Лама хищно, по-кошачьи оглядел янтарными глазами папашу Бо и прильнул щекой к его животу:

– Если ты не Учитель, а ученик, значит, я ошибся и принял изделие за мастера. – Он обнюхал кровоточащий иероглиф и лизнул его языком. – За что он тебя изгнал? Ты тоже кого-то убил?

– Напротив. Я полюбил. Сначала женщину, а потом и ее ребенка, – папаша Бо посмотрел на Лизу. – Идущий путем дао не должен позволять себе ни жестокости, ни привязанности. Так говорил Учитель.

– Однако же, я верно почуял, чьим духом от тебя так воняет. Может, ты – не он, но ты знаешь…. ведь ты же знаешь… – Лама резко отстранился от Бо и приставил острие ножа к центру «ван». – Чье лицо он носит сейчас?

– Не знаю, о чем вы тут, Борян, говорите, – снова не выдержал Пашка. – Я вашу культуру местную уважаю – и что значки у вас непонятные вместо букв, и что вы жрете тараканов и летучих мышей, и что вы вилку держать в руке не обучены… Но эта ваша традиция тыкать ножичком человеку в пупок мне прямо дико не нравится!

Не отрывая взгляда от кончика ножа, Лиза тихо сказала:

– Паша…

– Да понял, понял! – тот раздраженно от нее отмахнулся. – Китайский гость улыбаться.

– Нет, ты не понял. Он хочет убить моего отца. Пожалуйста, помоги.

Глава 13

Глава 13

Я останавливаюсь у поворота к радиоточке и делаю пару глотков из фляжки. Ханшин, китайская водка. Надеюсь, она немного меня обезболит. Все разговоры с полковником Аристовым сопровождаются страшной мигренью: как будто звук его голоса оголяет в голове невидимую проводку и вызывает короткое замыкание, разряды боли, от которых перед глазами мелькают серебристые сполохи, а во рту появляется вкус паленой резины. Полковник снова спросит меня, есть ли новости по беглому зэку Кронину, и, судорожно сглатывая горелую эту резину, я снова отвечу, что ребята делают все, что в их силах, но до сих пор его не поймали. До сих пор меня не поймали…

У самого входа в радиоточку стоит майор Бойко и курит – сосредоточенно и как-то остервенело, втягивая в себя разом по полпапиросы. Под ногами у него целая россыпь раздавленных папиросных окурков. Я коротко козыряю, подступаю к нему вплотную, но он не отходит.

– Пусти-ка, майор. Меня штаб вызывает.

– Да неужели? – он ухмыляется, не двинувшись с места. – С чего б это штабу тебя вызывать? Ты ж враг народа и диверсант, – он тянется рукой к кобуре. – Где мое золото, Кронин?

– Так разве ж оно твое, мародер и убийца Бойко? – я широко улыбаюсь. – Ты вроде его украл. Значит, золото – воровское.

В его руке – трофейный японский «намбу», в моей руке «вальтер». Мы с Бойко стоим нос к носу и направляем друг на друга стволы – не в открытую, от бедра. Мы говорим приглушенно, почти интимно. Со стороны, наверное, кажется, что мы изливаем друг другу душу. В каком-то смысле все так и есть: мы изливаем друг на друга давно копившуюся в наших душах злобу и грязь.