Я бью его снова. И снова:

– Что ты с ней сделал?

Он улыбается. У него полный рот крови.

– Я вижу, Макс, ты пока не готов к научному разговору… Давай мы лучше поговорим о чем-то, что тебе ближе? К примеру, о том, что ты сделал с капитаном СМЕРШ Шутовым. И с тремя его подчиненными. И с вертухаем на зоне. Я просто тревожусь… – он смотрит на Лизу, – вдруг эта стукачка что-нибудь упустила при пересказе?

– Он врет, – она закрывает лицо руками, и я понимаю, что это правда.

Я говорю ей:

– Тварь.

Ее плечи мелко трясутся – то ли от смеха, то ли от плача. Я отворачиваюсь. Я на нее не смотрю. Я больше не хочу на нее смотреть.

Любовь – пузатая комариха, которая пьет твою кровь. Когда она к тебе присосалась, ее надо прихлопнуть, стряхнуть с себя и забыть.

Я приставляю к виску Юнгера револьвер:

– Что. Ты сделал. С Еленой?

Он смотрит мне в глаза своими арийскими голубыми глазами. Он говорит:

– Твой револьвер раскален добела.

И происходит какая-то чертовщина.

Он обжигает мне руку. Мой «смит-вессон» действительно обжигает мне руку. Я машинально отшвыриваю его от себя, я чувствую запах паленой кожи. И я смотрю, как на воспаленной ладони вызревает мутно-желтый волдырь. И Юнгер тоже смотрит – с таким лицом, как будто перед ним редчайшее произведение искусства.

– Майн гот! А раньше ты мне не подчинялся. С тобой мог справиться только Аристов.

Обруч боли стискивает мне череп.

– Со мной мог… справиться… кто?

– Полковник Аристов. На которого ты работал.

Мой обруч лопается. Его осколки вонзаются глубоко в виски и в затылок. И я ору: