Лейтенант поставил у моста семерых, плюс еще Тарасевич со снайперской винтовкой, плюс ручной пулемет… Если это враги – ребята задержат их ненадолго. Ну а если свои – можно сразу быстренько сдать назад, мол, приветствуем вас, товарищи, с распростертыми, просто бдим.

Смершевец Шутов молча стоял у выезда на мост, напряженно вслушиваясь в нарастающий гул моторов. Наконец показалась мрачная морда «студебеккера» с советской армейской маркировкой, за ним «виллис», и Горелик выдохнул с облегчением и со злостью:

– Капитан, я же говорил, это наши!

Шутов, молча и как будто его не слыша, впился взглядом в «виллис» и грузовик, остановившиеся по ту сторону моста. Через несколько секунд из кузова «студебеккера» выпрыгнули китайцы, обвешанные винтовками, с алыми прядками в бородах.

– Это что за… – начал Горелик, но на полуслове умолк. Из «виллиса» вышел седой человек в дорогом костюме и ступил на мост.

– Никто, кроме меня, к этому человеку не подходит, – тихо произнес Шутов. – Если все-таки окажетесь рядом – в глаза ему смотреть запрещается.

Человек в костюме уверенной походкой прошел по мосту, остановился ровно на середине и, глядя прямо на Шутова, прокричал:

– Мальчик мой, обними своего создателя.

Он широко раскинул руки, как бы приглашая в объятия, и Шутов пошел к нему – как собака на свист.

Глава 12

Глава 12

– Ну же, Макс. Ведь мы свои люди. Он стоит, раскинув руки и приглашая меня в объятья, а я дышу горячо и часто, как больная собака. Как бешеная собака, возненавидевшая хозяина. Я говорю ему:

– Мы – враги.

– Неужели? Посмотри мне в глаза, Макс Кронин. Ты же знаешь, ты мне как сын.

Я смотрю ему в лоб. Смотрю ему в подбородок. В глаза ему не смотрю:

– Ты мне не отец. Ты предатель, Аристов.

– А ты не предатель? Ты ж за это даже сидел, – он, наконец, опускает руки. – Тебе ли не знать, что никого мы не предавали! Мы служили честно своей стране, а она нас предала. Своих лучших солдат.

Мои губы горячие и сухие, как опаленная деревяшка, мои губы с трудом подчиняются мне, но я отвечаю: