Цунгали споткнулся о горшок. Он не разглядел его прямо посреди тропы. Как это возможно: он – опытный охотник, который обычно ничего не упускает. Потом Цунгали осознал, что все его внимание сосредоточено на движениях и звуках вокруг, блуждает у деревьев, чтобы опознать, кто или что за ним следит. До сих пор он делал это подсознательно; теперь заметил.

Он взвел курок «Энфилда» и встал как истукан. Под башмаками хрустели осколки хлипкого горшка. С ним рядом кто-то есть, иначе быть не может. Цунгали прочитал заговор и плюнул в подлесок. Каких только существ там нет – это знают все. Он ненавидел это место и никогда даже не мечтал преследовать здесь свою добычу. Обстоятельства изменились, духи обернулись против него; о том неустанно напоминали подергивающиеся раны. Он должен бы уже убить белого, помешать ему проникнуть в это проклятое царство. Но то был не заурядный белый. Цунгали даже думал, что гонится за призраком – или существом, что похищает и носит тела мертвых или забирает их лица. Он узнал Уильямса с первого взгляда, но не мог поверить, что это возможно. Тот должен был сдохнуть со всем своим отрядом лживых захватчиков в первые же дни Имущественных войн. Пусть и живой, он должен быть старше, а не ровно того же возраста, что и в день, когда вернулся с пляжа. Цунгали на миг опустил взгляд на свои заскорузлые мосластые руки. Почувствовал, как в суставах ноют годы.

Может, он сейчас чувствовал на себе взгляд Лучника? Может, тот оставил это блюдо на тропе, чтобы напугать его? Цунгали произнес еще один заговор, свистнул и сплюнул. Здесь есть вещи похуже англичанина, даже если тот призрак.

Он продолжал медленно пробираться вперед и через несколько часов наткнулся на очередной горшок. Он был полон дымящейся ароматной пищи. Варварским пинком Цунгали послал его прочь с тропинки и продолжил путь. Он разорвет глотку врагу, который играет в игры с его голодом и страхом. В мысли вошли Былые и демоны, но он знал, что они не готовят еду – даже ради злой шутки, чтобы посмеяться над ним. Нет, это что-то другое, что-то с человеческими наклонностями – а значит, все равно ужасное, только на свой лад. Нервы Цунгали все больше и больше расшатывались, когда он неожиданно услышал в небе тихий свист. Он уже слышал его раньше, и теперь в жилах остыла кровь. Затем оно прошило сверху листву и ветви; Цунгали выронил Укулипсу и сжал руки над головой, не смея взглянуть. Стрела взвизгнула и задрожала, пронзив тропу в двух метрах перед ним.

* * *

Гертруда обнимала Сирену, одной рукой охватив ее сотрясающиеся плечи. Она обжигала глазами Хоффмана и сдерживала собственные слезы, которые медленно дистиллировались из шока в ярость. Маклиш выволок их из камеры в маленький кабинет, где они теперь и сидели.