– Представляю, – возразил Тейт, глядя туда, где исчез самолетик. – Судя по тому, что я услышал, жаба просто на вес золота. И раз она не прошла через разлом, то, получается, она не обнулилась, так? Она по-прежнему особенная?

В его голосе была какая-то неестественная, обманчивая безучастность, и Винни насторожился еще сильнее. Когда-то он решил, что ни с кем и словом не обмолвится об Анжелике. Она была одной из тех тайн, о которых он старался даже не думать, чтобы не притягивать внимание высших сил.

– Я, кажется, говорил, что не хочу обсуждать Анжелику.

– Еще ты говорил, что воровать нехорошо.

Винни усмехнулся:

– Да, было дело. Но ты забыл про нюансы.

Анжелику нельзя было не украсть. Винни прекрасно помнил, как бедная жаба истошно кричала, когда хозяин лапшичной брал ее на руки. И как, уже оказавшись в магазинчике всякой всячины, в испуге пучила глаза, стоило кому-то незнакомому склониться над аквариумом. Она боялась любых прикосновений. Винни далеко не сразу понял, что сами по себе они не представляли для Анжелики опасности. Причинить ей вред можно было, только зная ее секрет и приложив усилие мысли.

– Какой тут может быть нюанс? – Тейт цепко посмотрел на Винни. – У тебя настолько ужасные головные боли?

– Голова у меня частенько побаливает, это факт. Но Анжеликой я не пользуюсь, если ты об этом. И тебе запрещаю. Лучше вообще ее не трогай.

– Почему?

– Потому что это не то же самое, что выпить таблетку, Тейт. Анжелика не просто избавляет от боли, она принимает ее на себя. Только, пожалуйста, никому про это не рассказывай.

Винни взглянул на стеклянную дверь магазина, за которой виднелись прилавок и стоящий на нем аквариум. Он казался пустым – Анжелика пряталась за своей любимой корягой, достаточно большой, чтобы скрыть ее пузатое тело целиком. Прошло уже много времени с тех пор, как Винни забрал Анжелику к себе и обеспечил ей полный покой, но она все еще вела себя так, будто в любой момент кто-то мог посягнуть на ее безопасность.

– Я что-то не догоняю, – сказал Тейт. – На хрена ты ее спер, если не пользуешься?

Винни недоуменно посмотрел на него:

– В смысле? Она страдала.

Может быть, потому, что он произнес это слишком громко, повисшее после его слов молчание вышло пронзительным.

– Страдала? – У Тейта было такое лицо, будто он совершенно не понял, что Винни имеет в виду.

– Конечно.

– Ну и пусть, твое-то какое дело?

– С ней плохо обращались, – объяснил ему Винни, как ребенку. – Тот мужик постоянно ее мучил, да еще и хвастался этим.