Снаружи хлестал дождь. Я остановилась на крыльце, глядя, как хальмони с Присциллой идут к машине хальмони, криво припаркованной у тротуара. На пассажирском сиденье маячило личико. Грейс. Я собиралась подойти и сделать… ну, не знаю… что-нибудь, но тут Присцилла остановилась посреди газона перед домом.

– Омма, я же тебе сказала, где сегодня буду! – выкрикнула она – платье и волосы стремительно намокали.

Хальмони резко развернулась.

– И ты еще на меня кричишь? Я думала, ты останешься у Дейдре ночевать. Ты не сказала, что идешь на вечеринку! Знаешь, откуда я узнала правду? От мамы Пола в кружке изучения Библии! Она была в ужасе, что я не в курсе! Ты хоть представляешь, как твоей омме было стыдно из-за того, что дочь ей врет? И водится с этими паршивцами!

Присцилла расхохоталась. Гулко, зло.

– Они не паршивцы. Они нормальные.

– Мусор они, – сказала хальмони по-корейски. Очень грубо. – И родители их мусор, если позволяют своим детям такое. Балы, конкурсы, все это. Я слишком тебя распустила. Все, кончено.

– А для меня это важно. Почему тебя совершенно не интересует, что я думаю? – Голос Присциллы сорвался, нижняя губа дрожала. За ее словами я чувствовала исступление и ужас – как эхо нашего с мамой скандала.

– Потому что я лучше знаю! – рявкнула хальмони.

Присцилла вздрогнула, отшатнулась, будто бы защищаясь.

Мама никогда ни на кого не рявкала. Я думала – потому что бесчувственная. Но может, она так защищала нас от ненужных чувств.

– А тебе не интересно, стала я королевой бала или нет? – спросила она тихим, совершенно несчастным голосом.

Хальмони глянула на дочь, скрестив на груди руки, – ее одежда тоже намокла под дождем.

– Похоже, стала, судя по этой дешевке у тебя на голове.

Присцилла помолчала.

– Да, стала. Спасибо за заботу.

– Меня заботит твое будущее, – ответила хальмони и зашагала дальше к машине. – Заботит, чтобы ты думала о действительно важных вещах. Это мой материнский долг. Я не обязана радоваться всем твоим достижениям. Ты считаешь, тут есть из-за чего плакать? В мире есть проблемы и похуже, Присцилла! А ты не испытываешь никакой благодарности за то, что тебе дано.

Эти слова прозвучали для меня как пощечина. Критика, обвинения – как это знакомо. Как понятно. Вот и разразился этот скандал. Я чувствовала, что воздух отяжелел, возвещая, что жизнь того и гляди изменится. То же ощущение было у меня в машине в утро скандала с мамой.

– То, что мне дано? – Голос Присциллы прорезал шорох дождя. – В смысле, право работать бесплатно?

Хальмони ощерилась: