– Присцилла! – Еще раз, уже из прихожей. Волосы собраны в узел, одета в длинное серое пальто поверх свободных штанов, на ногах резиновые шлепанцы. От нее веяло яростью, какой я еще никогда не видела.

– Это что, ее мамаша? – раздался недоверчивый голос. Как будто сама мысль, что твоя мать существует где-то за пределами твоего дома, – это такая невообразимая хрень, что фиг кто поверит. Я спустилась, прошла мимо тех, кто глазел и лыбился, – в надежде хоть как-то успокоить хальмони. Но в прихожую выйти не успела – увидела, что сквозь толпу проталкивается Присцилла.

Она была красная как рак, причем не от выпивки. Потому что, в отличие от меня, выпив, не краснела. Корона съехала на сторону, волосы слегка растрепались. Она встала перед хальмони и тихо осведомилась:

– Ты что тут делаешь?

– Что делаю? – выкрикнула хальмони. – Мы обе делаем одно: уходим отсюда. Немедленно.

Вокруг снова раздались смешки. В глазах Присциллы я прочитала унижение. В стиснутых кулаках, напряженных плечах. Я подумала, что она будет возражать, упрямиться, скандалить с хальмони. Так Присцилла вела себя в будущем с теми, кто ее обижал. И делала все, чтобы не попадать на людях в подобное положение.

Она, однако, пошла за матерью к выходу.

– Отвалите, – обратилась я к парочке ржущих парней, протискиваясь мимо.

Внизу у лестницы я столкнулась с Дейдре, хихикавшей в пластиковый стаканчик и явно совсем не переживавшей за так называемую подругу.

– Чокнутая у нее мамашка. – Дейдре презрительно фыркнула.

Я встала как вкопанная.

– Так, Дейдре. – Я медленно подошла поближе.

Она подняла брови и постаралась подавить смех:

– Ну, чего?

Я выхватила у нее стакан и вылила его содержимое на ее дурацкую безупречную прическу.

– Кому надо уходить, тому надо уходить, ясно?

Она покраснела и что-то забормотала – по физиономии стекало пиво, и, выбегая за дверь, я услышала ее вопль:

– Сука!

Я обернулась и показала ей сразу два указательных пальца:

– Не зли Овна – прилетит!