– Сэмми? – Она вздрогнула. – А ты что здесь делаешь? Уже поздно.

И верно. И куда она собралась?

Я придержала дверь, чтобы она могла выйти, а я войти.

– Я, э-э… хотела отдать Присцилле ее кошелек. Она его забыла на вечеринке.

Хальмони нахмурилась:

– А. Понятно. А домой как попадешь?

– Меня папа привез, он ждет снаружи. – Как легко мне давалась ложь. – А вы куда? – Я понимала, что спрашивать невежливо.

Она избегала встречаться со мной взглядом, смотрела на кнопки на панели лифта.

– Нужно закончить работу. Очень много работы в эти выходные, поэтому я не смогла прийти на этот ваш бал. А надо было, чтобы приглядеть за Присциллой. – И тут она строго посмотрела на меня: – Сэмми, а твои омма и аппа знают, что ты ходишь на такие вечеринки?

Мне никогда не приходилось врать по поводу вечеринок. Родители позволяли мне общаться с кем хочется и даже радовались, когда я вылезала из дома. Хуже того, мне было неприятно, когда они заставляли меня куда-то пойти с друзьями: типа популярным девочкам положено повсюду бывать, а я не дотягиваю до нужной планки.

– Да, знают.

– И они не против?

– Нет. – Это прозвучало почти как вызов.

Она сощурила глаза.

– Вы, дети, думаете: мы держим вас в строгости только ради себя, из вредности, чтобы проявить свою власть. Чтобы вырастить деток, которыми потом можно будет хвастаться. Присцилла мне вечно это твердит. А на самом деле мы все это делаем… только ради вас. – Голос хальмони сорвался, она стиснула кулак и ударила себя в грудь. – Какое это, видимо, счастье – поддерживать все, что делает твой ребенок. Это… такая роскошь. Как сумочка от «Прада», которой у меня отродясь не было.

Я тоже сморгнула слезы. Потому что в ее словах я услышала выстраданное: как же ей тяжело. И как она надеется, что ее усилиями дочери получат достойную награду – в стране, где она все еще чувствует себя чужой. Как надеется, что они не будут чужими, но надеется и на то, что они не отдалятся от нее в процессе.

Лифт завыл – мы слишком долго стояли в открытых дверях.

Хальмони посмотрела на меня, в ее глазах блестели слезы.

– Я так болезненно реагирую только потому, что… если я потеряю и ее, мне не выжить. – Сердце у меня раскололось, над нами нависла тень дедушкиной смерти. А хальмони продолжила: – Но мне кажется, что день ото дня она от меня все дальше.

Я покачала головой, возражая против воя лифта, против слов хальмони.