– Все ли готово для погребения?

– Абсолютно, –  ответил Аристарх Леонидович и слегка поклонился.

– Тогда не станем медлить.

Тихим и пасмурным полднем через пустошь в сторону леса потянулись автомобили. Впереди медленно двигался открытый пикап, в кузове которого стоял простой гроб из струганых сосновых досок; в кабине сидели Архип и Герасим. Следом ехал белый внедорожник; водитель за рулем был так неприметен, что порой казалось, будто автомобиль двигается сам по себе. Мы с Машенькой расположились на заднем сидении –  она настояла, чтобы я ехал с ней. Салон был заполнен сладким, тягучим и густым, как сироп, ароматом: на переднем сидении лежал целый сноп белых лилий. За нами следовали черные джипы с Аристархом Леонидовичем и Вольдемаром, воспитанниками и фирсами, Верой, Риммой, Дуняшей, Сережей –  ни одной живой души не осталось в Усадьбе, но по воле Марии Аристарховны фон Зильбер все отправились отдать погребальные почести странной и нелюдимой горничной, убившей экономку и принявшей страшную смерть от своих собственных рук.

Кортеж остановился у кромки леса, немного западнее того места, где мы навсегда распрощались с лисицей Дашей. Отрешенно-бледное небо окутывало мир пеленами мороси и тумана. Под тяжеловесными изжелта-багровыми сводами древесных крон меж мокрых кустов уходила вглубь леса неширокая, но хорошо утоптанная тропа. Я вышел из автомобиля, помог выйти Машеньке и не без труда собрал в охапку цветы. Мы медленно пошли вперед по тропе; у нас за спиной снимали с кузова гроб и препирались вполголоса, кто будет его нести. Тяжелые капли срывались с деревьев, как крупные слезы. Запах жадно раскрывшихся во влажном воздухе лилий сливался с ароматами опавшей листвы, шуршавшей у нас под ногами, тлена, холода и растревоженной болотистой почвы.

Путь через засыпающий лес занял около четверти часа. Машенька в длинном черном пальто шла молча, держа меня под руку; ее губы слегка побледнели, а лицо сейчас казалось точеным и острым, как на аверсе серебряной древней монеты. Вдруг между деревьями замелькало старое кладбище: заросшие могилы, выцветшие пластиковые венки –  как будто вышла навстречу из леса покойница в обрывках истлевших похоронных одежд. Перед нами раскрылось широкое пространство, огражденное стеной из огненных кленов, золотистых берез и осин и темно-зеленых, сумрачных елей, на котором в беспорядке теснились покосившиеся надгробия: позеленевшие от мха массивные каменные кресты с полустертыми именами на выцветших табличках, растрескавшиеся раковины и плиты, покрытые толстым слоем слипшейся влажной листвы. В самом центре кладбища за низкой деревянной оградкой возвышался небольшой, похожий на игрушку, грязно-розовый домик в готическом стиле: изящное крылечко с крошечной крытой террасой, выступающий эркер фронтона, вытянутая остроконечная крыша и башенка с острым шпилем, венчающая второй этаж над крыльцом –  он выглядел так, словно Барби купила его у сказочной лесной ведьмы. Рядом с домом стоял старинный фонарь, и я заметил еще несколько таких же среди деревьев.