– Видите ли, область моих интересов всегда была много шире непосредственной профессиональной деятельности. Я неплохо ориентируюсь не только в литературе и культурологии, но и в философии, а особенно меня привлекает метафизика в ее связи с наукой.

Аристарх Леонидович рассеянно слушал.

– В Усадьбе роскошная библиотека, в ней множество редких и даже уникальных изданий, и, насколько я могу судить по заметкам на полях некоторых книг, ваш отец чрезвычайно глубоко изучал классическую алхимию, мартинизм, мистику неоплатоников и многое другое. Я прочел его книги о русских иллюминатах и евгенике…

– …ах, это отцовское увлечение семейными преданиями, –  махнул рукой фон Зильбер. –  Никогда не принимал их всерьез.

– …и это дало мне основания прийти к выводу, что далеко не все результаты его изысканий и размышлений нашли в них свое отражение. Поэтому, если в Усадьбе сохранился его личный архив…

Я сделал паузу. До моей истинной цели оставался еще один шаг, но в дневниках старого Зильбера могли найтись подсказки.

– Что ж, –  задумчиво ответил Аристарх Леонидович, –  после папы действительно осталось довольно много дневников и тетрадей с заметками, и, если такова ваша цена, то извольте. Однако, как вы понимаете, момент оплаты услуг наступает только после их оказания, а потому я с нетерпением жду от вас того результата, о котором мы условились.

Мне оставалось только заверить, что результат не заставит ждать слишком долго, и распрощаться, будучи несколько разочарованным: Аристарх Леонидович, вопреки ожиданиям, вовсе не воспринял мою просьбу как некую безделицу, на что я, признаться, рассчитывал, и, по-видимому, оберегал архив своего отца ревностнее, чем ожидалось, как бы ни относился к его изысканиям в сфере мистики и конспирологии.

На лестнице, ведущей в апартаменты фон Зильбера, я разминулся с Риммой: она осторожно несла на подносе бутылку шампанского и два бокала. Похоже, Усадьбу без Обиды Григорьевны в самом деле ждали нелегкие времена.

Такого же мнения придерживалась и Дуняша, к которой я отправился на перевязку: все еще не вполне оправившаяся от ночных злоключений, с опухшими губами и сорванным голосом, она шептала про то, как все тут держалось исключительно на покойной, и с истинно народной широтой души простила ей затрещины и побои.

– Говорят, что Обида Григорьевна когда-то была няней дочери Аристарха Леонидовича?

– Ой, да! –  вздохнула Дуняша. –  Мария Аристарховна наверняка убиваются с горя, еще и потому, что они с Обидой Григорьевной поругались вечером накануне.

– Вот как?

– Да, я пришла в Девичью башню белье в стирку собрать, а Обида Григорьевна как раз так громко Марию Аристарховну в сердцах за что-то нехорошим словом назвали, а они промолчали и побледнели только.