– Ничего я тебе не сломал, а вот ты сама вполне себе можешь ее поломать. Серьезно, тебе нужно выкинуть эту чушь из головы и определиться в жизни.

– Ты считаешь, что я ничего не смогу добиться в жизни сама?

– Бога ради, Олли, конечно, сможешь! Разве я об этом тебе говорю? Сможешь ты стать фотографом, если так хочешь, но с чего ты взяла, что тебе это нужно? Для чего?

– Как это для чего? Я хочу быть успешной, состояться в жизни как личность!

– Так состоись как личность в семье, в детях…

Внучка обиделась на эти слова, и как маленькая начала ногтем ковырять обивку кресла.

– Я хочу быть независимой.

– Так не бывает, мы все от кого-то зависим…

– Ну ты же не зависишь, ведь можешь делать все, что захочешь?

Канцлер помрачнел.

– Нет, и я не могу делать все, что захочу. Такой привилегии нет ни у кого в нашем мире.

Олли помолчала минуту, задумавшись о чем-то, а потом спросила:

– Ты не боишься испортить свою политическую карьеру такими гомофобскими высказываниями, не опасаешься, что от тебя отвернутся избиратели после сегодняшнего скандала?

Старик презрительно фыркнул.

– Ты ничего не понимаешь в политике. Одни, возможно, и проклянут, зато другие начнут носить на руках, и это только кажется, что их забитое меньшинство, поверь, это не так. Для политика главное – занять позицию и отстаивать ее до тех пор, пока он не поменяет ее на более выгодную. Гораздо опаснее не иметь позиции, или, не дай бог, не иметь возможность донести ее до избирателя.

– Какой же ты лицемер… я заметила, к твоем сведению, как ты после этой жаркой речи уставился на эту красивую попку и ножки!

– Какие ножки?

– В чулках!

Олли торжествовала, ее глаза горели от того, что она своей догадкой ввела старика на секунду в ошеломительное замешательство.

– А-а, это… Это имеет прямое отношение к нашему разговору, но давай не будем стоять на месте, нужно куда-нибудь трогаться. Ты где советуешь пообедать? Какое сейчас самое модное и пафосное место среди богемы?