Теперь все это отошло в прошлое и жило только в воспоминаниях угасающего народа, смешанных с неугасающей враждой к поработителям.

В свою очередь, Охакуна, мой новый знакомый, засыпал меня вопросами о России.

Мы расстались друзьями, и я обещал студенту навестить его дома, в Охинемуту, живописном уголке, сохранившем черты туземной культуры, неподалеку от Роторуа.

Начало наших работ на новом месте не обещало ничего хорошего. Мы устроились в одном из маленьких отелей хорошенького курорта и недели две путались по этой удивительной области, похожей на дурно замазанную отдушину из утробы земли, сквозь трещины которой вырывалось на воздух ее содержимое.

Бесчисленные гейзеры, выбрасывающие целые облака пара и воды, горячие ключи, клокочущие там и здесь, по ноздреватой пемзе, всевозможные фумаролы, обдающие путника тяжелыми испарениями; и над всем — кратеры дымящихся вулканов — все это говорило о неустанной деятельности подземных сил, но все это было таким же, как год, как десять, как сто лет назад. Нигде не было и следа грандиозного процесса, в поисках которого мы пересекли земной шар и теперь блуждали по этим живописным местам.

Алексей Юлианович с каждым днем становился мрачнее. Он таскал с собою большие металлические баллоны, в которые набирал пробы воздуха в разных местах наших скитаний; затем, вернувшись в Роторуа, где устроена была небольшая походная лаборатория, возился с анализами, отыскивая решение загадки.

Однако, дело, видимо, не двигалось вперед, и он упорно отмалчивался на мои вопросы. Наконец, в исходе третьей недели он заявил, что решил обследовать местность к востоку от Роторуа, вплоть до моря.

Я в душе начинал подсмеиваться над нашей нелепой затеей, но не высказал своих сомнений, тем более, что экспедиция к восточному берегу давала мне возможность сделать обещанный визит к Охакуна.

Глава IV

Глава IV

Мы тронулись в путь на следующий же день, и пока Туровский возился со своими баллонами, я, воспользовавшись близостью поселка, где жил Охакуна, направился к нему. Встретили меня с радушием, которое могло бы показаться тягостным, если бы не было таким искренним. Отец, старик с благообразным морщинистым лицом, сохранившим еще следы татуировки, говорил довольно сносно по-английски и с необыкновенной любезностью, но и с достоинством потомка вождей предоставил свой дом в мое распоряжение.

Убогий это был дом, в сущности, скорее хижина, под плотной крышей из маисовой соломы с незатейливой резьбой по деревянному фронтону, с наивными архаическими фигурами идолов на коньке кровли и у концов стропил.