Звучали за спиной отдаленные голоса кметей где-то у дружинных изб. Гроза все шла, не торопясь, метя подолом мокрую от обильной росы траву, и в ноздри ударял запах острый, грибной. Щекотный аромат мшистой земли и желтого липового цвета. Вдруг разошлись на небе нудные, безразличные облака — и свет Дажьбожьего ока хлынул через зыбкий полог ветвей, ударил по тонким ладоням листьев, стек по темным стволам на землю самую. Рассыпался пятнами посреди травы, словно пригоршни самоцветов кто разбросал. Ярче стала клетка на поневе, блеснула у висков бронза колтов — Гроза прищурилась даже. Развернувшись, подняла лицо к небу — и каждую веснушку запекло, как маленький уголек. Хорошо — и горько от того, что миг этот, простой, но яркий, разделить не с кем. А душа, все больше немеющая с каждым днем, только глотает свет этот, не разогреваясь. Гроза приподняла влажный подол, чтобы идти было легче, дошла до святилища Перуна. И нечасто она ходила сюда: тут все больше волхвы нужные обряды проводили да князь с дружиной справляли требы, чтобы благоволил им. А женщинам сюда ходить большой надобности нет. Но нынче словно нить какая сюда Грозу притянула.

Она остановилась, едва ступив за ворота, увитые лентами, исчерченные резами, словно шрамами: и сила их сомкнулась за спиной, точно плотные створки. И отчего- то страшно стало. У кого заступы пришла просить? Ведь Перун — соперник вечный Велеса, что Рарогу покровительствует. Как бы не осерчал Скотий бог, как бы не вышло беды из-за распри братьев. Но раз уж донесли сюда ноги, то бежать и вовсе глупо.

Гроза подошла, поклонилась Громовержцу, который в силу большую входил уже: не так далеко его день — в начале серпеня. Она обошла посолонь вокруг чура, обращаясь к нему с почтительной мольбой: ведь Рарог тоже воин — должно и ему помочь, коль скоро он не виноват в смерти Домаслава. Требы вместе с душистым венком остались у подножия Перуна, и Гроза, уходя, все же подняла к нему взор.

— Раз уж имени я тебе близкого. Напитанного силой твой и гневом. Услышь меня, бог-Воин. Помоги, убереги. Пусть правда откроется и не будет несправедливости под твоим высоким взором. Все тебе видно с холмов, тебя нельзя обмануть.

Она постояла еще мгновение — и назад пошла, размышляя, донеслись ли ее слова до Громовержца. И как он пожелает о том сказать, если услышал все ж. Но только она вернулась из-под могучей тени дубов в душные объятия лип, как навстречу челядинка попалась — Хвостица — остановилась перед Грозой, запыхавшаяся и взбудораженная так, будто увидала нечисть какую.