— Здесь не помойка, — снова кричали нобили.

Но другие с интересом разглядывали старую истлевшую одежду и смотрели на Волкова, ожидая разъяснений. Наконец, вся одежда была рассыпана пред столами, солдаты ушли. И кавалер произнёс:

— Думаете, что это господа? К чему это тут?

— Говорите уже, нет времени у нас!

— Хорошо, скажу, — Волков так и не встал со стула. — Это одежда убитых в вашем городе купцов.

Смех, недоверие, ропот:

— Чушь!

— Кто вам поверит?

— Где вы её взяли?

— Взял я её в подвале приюта для скорбных жён, настоятельницей коего была благочестивая матушка Кримхильда. А её помощницей там была благочестивая Анхен. Надеюсь, все знали этих женщин?

— Враньё!

— Нет, не враньё! — улыбался Волков, понимая, что зря ему дали говорить, теперь он был уверен в себе. — Со мной было два десятка человек, все покажут, что нашли всё это мы там.

— Да мало ли, что могло храниться в подвале! — не верил председатель. — Откуда взяли вы, что сия одежда убитых людей?

Кавалер был готов к этому вопросу, он опять поднял руку и, повернувшись, кивнул ротмистру Брюнхвальду, всё ещё стоявшему у входа. Тот тоже сделал знак. Тут же в проходе появился закованный в кандалы человек. Звякая по полу цепями, кланяясь на каждом шагу и озираясь, в залу вошёл Михель Кнофф, привратник приюта для скорбных жён. За ним, ведя его как пса на верёвке, шёл Фриц Ламме. Фриц вывел привратника перед столами, туда, где сидели городские советники.

— Пред тобой городской совет города Хоккенхайм и сам обер-прокурор земли Ребенрее, — начал Волков. — Говори без хитрости и лукавства, как будешь говорить перед Богом.

Привратник молча кивал, соглашался.

— Скажи, как нарекли тебя отец с матерью.

— Нарекли меня Михелем, в честь святого Михеля, я в тот день родился, а фамилия моя Кнофф, — говорил привратник, поворачиваюсь к Волкову.

— Не мне, не мне говори, господам говори, — произнёс кавалер.

— Нарекли меня Михелем, я в тот…