– Доца, не говори так! Все еще можно исправить. Тебе просто нужно как можно быстрее уйти от Ильи. Рядом с ним ты не сумеешь остаться прежней, и твоя кровь заставит тебя измениться.

– Я уже изменилась, мамуль, – тихо сказала я, глядя на свое отражение. Оно действительно изменилось. Глаза из голубых стали ярко-синими, удивительно быстро высохшие волосы сияли золотым блеском и казались длиннее, губы алели сочной малиной. Такое ощущение, что моей внешности какой-то художник щедро добавил красок.

– Даша!

– Мам, я вас с папой очень люблю, но Илью я тоже люблю. И ни за что не брошу, так и передай папе.

Я нажала отбой и закусила губу, пытаясь сдержать слезы. Всю дорогу, пока мы ехали из Краснодара в Москву, я запрещала себе думать о том, что произошло в родительском доме и о словах папы, отложив это на потом. Похоже, сейчас это «потом» наступило. Вот только времени совсем мало. Мне нужно одеться и привести себя в порядок, иначе я опоздаю. Так что придется снова отодвинуть грустные мысли и идти навстречу судьбе. Как там говорила Ирина? Вельды не умеют унывать? Что ж, это точно про меня, значит, и с этими проблемами я обязательно справлюсь.

Я надела приготовленное Ириной длинное белое платье, подчеркнувшее все достоинства моей фигуры, распустила косу, решительно улыбнулась своему отражению и вышла из комнаты.

Илья

Зал собраний был набит до отказа. Пришли все. Даже те, кого я никогда не видел. Знакомые и незнакомые лица, гул голосов, напряженные взгляды и короткие приветственные возгласы – все, как раньше, когда отец объявлял общий сбор и клан собирался в Старом доме. Не знаю, откуда пошло это название, но оно мне нравилось. И сам дом нравился. Раньше, в детстве, я любил забираться на деревянную галерею, идущую по периметру зала, и наблюдать оттуда за происходящим внизу. Следить за отцом, за взрослыми берами, за тем, как они голосуют и громко выражают согласие или несогласие с решениями Совета. И как оголтело стучит по столу дядя Миша Бочка, когда шум в зале перекрывает голос отца.

Он и сейчас здесь, Михаил Бочкарев. Стоит впереди – седой, статный, с круглым внушительным животом, из-за которого его и прозвали Бочкой, – и поглядывает вокруг с таким видом, будто ждет, когда на возвышении появится отец. И он, Бочка, снова будет следить за порядком, осаживая самых непокорных и отчаянных.

– Долго еще? Почему не начинаем? – послышался чей-то недовольный голос.

– Охолонь, торопыга, – осадил его Бочка. – Рано. Жди.

Я слегка отодвинул штору, отгораживающую кабинет от общего зала, и бросил взгляд на большие настенные часы. Почти одиннадцать. Сколько помню, часы всегда отставали. Как бы их ни подводили и не ремонтировали, они упорно показывали собственное время. Вот и сейчас упрямятся, но мне это только на руку. Бабушка с Дашей задерживались, а начинать без них – значит гарантированно вызвать недовольство.