Слова парня не то что бы утешали, но всё равно оставляли шлейф из странного облегчения.

— Как?

— Арбалет.

— Всё ещё хочешь быть такими же, как мы? — Фел сощурилась, — Хочешь такой же судьбы?

— Всё равно, — пожал плечами Сэм, взглянув на неё и попытался ободряюще улыбнуться. — Изнанка уже не отпустит меня, не так ли? Не хочу чувствовать себя птицей без крыльев.

Тени на стенах. Тени в ней самой. Нежелание выбираться из своего личного кокона раз за разом приходилось пересиливать.

К ней приходили люди. Говорили, что соболезнуют. Что это была ошибка. Что он не мог быть еретиком. Фелисия только кивала и закрывала дверь, не пуская никого в дом. Да и встречать их себя практически заставляла. Ей кусок в глотку не лез, но раз за разом, сдерживая рвотные позывы, ведьма заставляла себя глотать еду, напоминая, для чего. Она не хотела есть, а вот ребенок явно не разделял таких взглядов. И эти два ощущения: постоянного голода и нежелания впихнуть в себя даже кусок хлеба перемешивались, вызывая диссонанс.

Всё происходило слишком быстро. Всё было слишком стремительно. И рыжая даже уже не надеялась на Сэма, но тот всё равно каждый день приходил. Невесть зачем – чаще всего просто сидел рядом, пытаясь вывести на разговор. Иногда Фел загоралась, начинала о чём-то с энтузиазмом рассказывать, но быстро сникала.

Она жила в постоянном ожидании, почти не выходя из дома и время для неё замедлилось. Девушка не замечала его течения и то что дни сменяют друг друга, а луна снова полна, или же только начинает расти, определяла по начавшему округляться животу. Это было ей единственной надеждой. Ведь этой жизни не должно было случиться, потому что травы столько времени действовали безотказно и именно сейчас дали сбой. И пусть ей не суждено сделать Дэниала отцом, то сама она постарается стать хорошей матерью. Настолько, насколько могла бы позволить её не опытность в этом.

Об остальном позаботился Сэм. Разнёс по всей деревне слух, что неведомо кто и как, но взял её силой и теперь она не станет никому женой. Теперь ей суждено родить чужое даже себе самой дитя и попытаться воспитать в любви и заботе. На удивление люди поверили, сочувствующе качали головами, понимая, сколько всего свалилось на бедную девочку. Брата убили самой страшной смертью, а теперь ещё и это — врагу если и пожелаешь, то самому страшному.

Три месяца. Почти три месяца она жила практически отшельником, а по ночам уходила в Лес, на поиски двух самых важных мужчин жизни. И всё вновь повторялось. Оба ушли. Один рука об руку со Смертью, а второй по своей воле. Она звала его каждый раз, рыдала, опираясь в бессилии о деревья и глухой болью отдавали все места, потому что везде, где бы не ступила её нога, когда-то они ходили вместе.