Он выпрямился и расслабил плечи:

– Они должны съесть по кусочку, после их выключит ненадолго. Тогда нужно назвать каждого по имени и все… Можно рассказать любую историю. В общих чертах. Сознание заполнит пробелы. Они сами додумают детали и не заметят нестыковок, – Янни поежился: в настежь открытое окно задувал осенний ветер, занавески взлетали до потолка. Я спрятал ладони в рукавах толстовки. – Мы скажем, что делать дальше. Они воспримут наши указания как свой порыв.

– Мы поступаем правильно, – сказал я потому, что должен был так сказать. Янни обхватил себя руками и дернул подбородком: да.

Они должны были уехать. Мы – остаться. Они – забыть, мы – помнить. Все просто. Даже заклинание простенькое, в несколько слоев. Кулек в центре стола подпрыгнул, ком раскололся острыми частями. На целлофане проступила рыжая влага, позже оставившая на пальцах саднящий блеск. Готово.

Когда в замке повернулся ключ, Янни застыл испуганным зверем. Светлые брови сошлись на переносице. Я сунул ему кулек и скомкал, выкинул бумажку со знаком. Брат мял битый камень, слушая голоса в прихожей.

Или тоже что-то решая. Мы ведь чертовски похожи.

Просторная кухня враз показалась тесной, когда папа занес деревянные ящики, полные последнего урожая. Полудикий и водянистый виноград, зеленый болгарский перец, лакированные баклажаны, громадные кривые помидорины и смешные, словно игрушечные тыковки – на Хэллоуин мама вырежет страшные морды, устроит на подоконнике среди желтых осенних цветов бестиарий… не здесь, не для нас.

Алла, сосредоточенно пыхтя, затащила мешок картошки, бросила в угол. Несколько крупных картофелин выкатились и убежали под стол. Папа принялся рассказывать, как починил крышу сарая и подготовил душ и летнюю кухню к зиме. Я будто впервые заметил седину у него на висках. Мама зажгла плиту и натянула голубой передник. Тоже что-то прощебетала. Я не мог выдавить и слова. Янни захрипел:

– Давай я, – отобрал у нее заварочный чайник. Заслонил спиной, насыпая заварку. Я почти угадал шелест кулька сквозь звонкий голосок Алиши и звяканье посуды: мама поставила греться привезенные лепешки. Мои любимые.

– Надеюсь, вы поужинаете с нами. Или опять навострились куда-то убегать? – в ее тоне веселье перемешалось с напряжением.

– Нет… нет, – если бы.

Вскоре я крошил лепешку, ронял кусочки на тарелку. За окном стемнело. Ранняя ночь отрезала кухню от остального мира. Мы были словно на другой планете, где секунда за секундой умирало время. Передо мной дымилась чашка – с хвостиком чайного пакетика, ярко-лиловое облако ягодной заварки расползлось по дну. Янни пил такой же большими глотками. Я следил, как дергался его кадык. Алиша громко сербала, обжигалась и кривилась, и болтала надколотой пиалой, гоняя слишком горячую жидкость по кругу. Их чай был чуть серым от Янниных конфет. Я не прикасался к своему. Думал: через несколько минут мы сможем сказать что угодно. Что мы уехали навсегда. Что умерли. Что нас никогда и не было. Что их преследуют и нужно скрываться.