– Сказывали. Не верят.

Ильгра оглянулась на Светела:

– Надо было по-твоему сделать. Только не в чистом поле на позор выставить, а здесь. И у Ялмака двое убыло бы.

– Не люблю кощеев, – ворчал Гуляй. – Добрый купец за товар смертный бой принимает, а эти себя отстаивать не хотят! Деды свободы не удержали, и внуки туда же. Утки бескрылые! Хлевок давно сгорел, а всё летать не попробуют! Знай хозяина ждут!

Он по вершку осмотрел свой лук. Привязал к запасной тетиве новые надёжные петли. Перебрал стрелы в обоих колчанах.

– Незамайка! Ногу поправишь?

Светел с готовностью сел рядом, наложил обе руки на больное стегно. Погнал вон злых багровых червячков, норовивших угнездиться возле кости.

– Стой, нога, упорно, носи безустально, сягай машисто… Дядя Гуляй, а Непогодье что говорит? Его вроде слушали?

– Ему сразу припомнили, как связанный сидел, а мы выручили. Да вон он, сюда идёт.

Непогодье тянул ручные салазки, полные дров.

– Прими, воевода. Всё веселей перед боем ночь коротать.

У Сеггара на коленях лежал двуручный косарь. Длинный, тяжёлый, с жестоким зубом у конца леза. В мечах косарь – как в топорах колун: даже ненаточенный по чём попадёт, то пополам и развалит. Шлем не шлем ему, броня не броня! А Сеггар свой страшный клинок ещё и точил. Выглаживал Орлиный Клюв камнем. Проверял, сбривая волоски на запястье.

– Себе дров оставил? – спросил он, кивнув на салазки.

Непогодье отмахнулся:

– Ялмака с поля собьём, новые будут. А не собьём, не занадобятся. – Помолчал, помялся, спросил: – Дурёху мою, случаем, не видали? Сына проводил, и сноха ни дать ни взять в кротовину канула.

– А у нас почто ищешь? – спросила лукавая Ильгра. – Мыслишь, опять с Незамайкой нашим милуется?

– Да ну вас, охальников. Курица бессмысленная, поди, за Неугасом удрала. Мало ли, вдруг след находили…

– Ты, батюшка свёкор, зачем смелую девку хулишь?

– Затем, что могла бы в ратный день пригодиться. Раны повивать, стрелы вытаскивать.

Витязи оживились.