Ильгре, наверно, было грустней. Он лишь кое-кого встречал в Торожихе. Стяговница знала всех.

– Ведь отроком помню, – указала она на Лягая Мятую Рожу. – В самую Беду случилось драться у Пропадихи. Его тогда палицей обласкали…

«А ты небось скулу выправляла». Светел пытался вообразить, как стоял бы против Кочерги, спасённого в перепутном кружале. Против Весела… Косохлёста…

…Против Сквары…

«Нет!.. Нет!.. Ни за что!..»

– А вон Оскремётушка, умница наш, думающий боярин.

«Боярин?..»

Седой витязь поймал взгляд Ильгры. Сдержанно поклонился в ответ. Надел шлем, сдвинул, застёгивая, нащёчники, отчего голова стала расти прямо из плеч, а лицо скрыла кованая личина. Броня отгораживает воина от всего человеческого. Идущий решать о жизни и смерти идёт путями Богов.

Светелу грела плечи добрая льняная рубаха. Мамиными руками выпряденная, заботами вытканная, любовью расшитая! Домашнее нещечко, оберег неодолимый! А за спиной, поверх кольчуги и кожуха, висел берестяной чехол. Светел сам его сладил для боя, чтоб гусли без помех прыгали в руку. Склеил накрепко: случайная стрела не проймёт.

– Ялмака не вижу, – сказала Ильгра.

Сеггар уже стоял впереди своей рати, держал копьё. Ждал Лишень-Раза. Вызов должен быть брошен и принят. Это дело вождей.

Ялмак медлил.

И что делалось за щитами, было не рассмотреть.

Ильгра посетовала:

– Раньше поле боя было священно. Мы сражались, тризнуя Небесам. Начин всегда полагали единоборцы. Ялмак бы поставил Лягая…

– А Сеггар?

– Крагуяра.

Светел надулся:

– Я ему чем плох?

– Да тем, что ума нет.