– Правда, что ли, стрелы умна вынимать?

– Сам видел.

– И наконечник не упустила? А зажим где взяла?

– Веточку расщепила…

Крагуяр выволок поддон, занялся костром.

– Вижу, пошаливают у вас, да как-то неспоро: стрелы тратят, подранков бросают, – медлительно проговорил Сеггар. – Потом укажешь дорожку? Чтобы нам между делом наняться, лихих людей поучить.

– Подскажу…

Непогодье глядел в сторону. То ли притчу дорожную вспоминать не хотел, то ли думал над уверенным Сеггаровым «потом».

У Светела почти вся справа была готова для битвы, оставалось проверить кольчугу. Ближе к утру витязи начнут последнее таинство. Будут один другому исповедовать совесть, смазывать бесскверной кровью щиты. Светелу впервые предстояло воинское очищение, он боялся запамятовать мелкий грешок и тем лишить правды братскую оборону.

– Я твою кольчужку переберу, – сказала Ильгра. – Ты нам, Незамаюшка, лучше в гусли сыграй.

Крагуяр высек огня, уронил искры в берестяное гнёздышко с тряпичным трутом. Костёр уверенно занялся.

В глубине кощейского городка трепетали, всхлипывали струны андархского уда. Галуха, некогда певший царевичам, выводил одну за другой нищенские жальны́е, надеясь заслужить немного еды.

– Самовидца рассказ…

– Погоди, – вскинул варежку седой вор.

Галуха покорно приглушил струны. Сунул иззябшие руки под мышки. У воинского шатра горел костёр, долетало бряцанье гуслей.

Всё же голос у дикомыта был деревенский. Громкий, корявый, оскорбительный для тонкого слуха. Ни врождённого дара, ни выученного изящества, одна свирепая мощь. И песня под стать… дикая, грубая.

Запевале подголосками отозвалась дружина, хотя других северян в ней не было. Последнее «а и трусов не родя-а-а-ат!» неожиданно взял женский голос. Такой же не слишком певчий, но рьяный.

– Ишь выносит, – одобрил юный кощей. – Хочешь, деда, послушаем?

– Хочу, – кивнул старый варнак.