Меня высадили. Смущенно посопели, пожелали удачи, сунули в одну руку лампу, в другую узелок – кто-то отдал свой ужин, наверное сам Петр Семенович… Стук копыт затих, суета улеглась. Я осталась одна в ночи. Поздние птахи, недопевшие весенние песни, взялись перетягивать канат живой природной тишины с ранними кузнечиками, репетирующими летний концерт.

Я убрала узелок в сумку, надела кольцо лампы на запястье и осторожно толкнула створку кованых ворот. Та со скрипом подалась. Возникла щель – и я втиснулась в пределы усадьбы, целиком перешедшей под власть привидения два года назад. И смешно, и чуть-чуть страшно. Привидения никто не видел. Иначе мне бы рассказали, как выглядит, набросали ворох жутких подробностей: глазищами зыркает, зубищами клацает…

– Да уж, дела, – сказала я, рывком протаскивая сумку в узкую щель ворот. – Эх, большое имение. Идти и идти. Знать бы еще, куда?

Пробираться по густой высокой траве оказалось крайне неудобно. Роса уже легла, и обильная. Ноги мокли, юбки тяжелели. Юлия напялила их на себя… то есть на меня, аж три: нижнюю с кружавчиками, затем корсетную и верхнюю, с бантиками-лентами. Я в этой сбруе безвылазно вторые сутки, я устала и хочу вымыться. Вдруг без прежней злости подумалось: а ведь Юлия в чем-то права. Я не прилагала усилий. Не пыталась выглядеть красиво, хотя было ради кого. Значит, я была дура, и Юлия не зря меня так называла. Аж в ушах стоит звон, когда в памяти отдается её… наш голос: «Дура Юнка, коза суконная!»…

– Не умею включать бабу, как электрический свет, – сообщила я заросли шиповника, продираясь мимо и сторонясь крапивы. – Эх. Толку от лампы? Крапиву рассмотрела, но поздно. А что там, за кругом света? Ни троп, ни дорог. Где тридцать пять пыльных комнат? Где хотя бы аллея с липами? Все тут – липовое, даже я. Ночь, вот она настоящая. Я одна в целом мире. Сама виновата, не смогла быть честной, не прилагала усилий, а обвинила его. Разве Яркут молчал? Это я молчала, как шпион на допросе. Он мне: люблю тебя! А я ему: мы незнакомы… Поговорили, называется. Как он мог меня узнать, если я не дала ему шанса мирно познакомиться?

Рядом кто-то хихикнул и сразу вздохнул. Голос прозвучал мягко, и я обрадовалась: собеседник требовался отчаянно! Я кивнула, благодаря за сочувствие, повернулась… И увидела молодую женщину в светло-зеленом платье. Старомодном: шнуровка корсета тесная, такие перестали носить лет тридцать назад. Женщина стояла меж двух лип, как в рамке картины. Позади была ночь, очень подходящая для фона. Я улыбнулась, незнакомка тоже… и ночь постепенно высветлили летучие звездочки, зеленые и золотые. Они вспыхивали тут и там, роились, фонариками висли в кронах лип.