– Тот, в подполе, оч-чень страшный, – судорожно вздыхая, Лавр торопливо делился своими бедами. – В подвале… прошу прощения, уж как есть. Там вонюче. Он десять дней не выходит вовсе. Знает вес золота до грамма. Бесится, зовет своих людей, а только никто не приходит. Одних ваши изловили и отвадили, иные сбежали, а кой-кого он потравил, да-да! Один я и хожу в подпол на пытку.

– Два месяца назад ему отошли мои новые проекты, как сложилось?

– Да никак! Вы ж сами намекали летом, что мол… умом тронетесь, – управляющий отмахнулся. – Вот он и тронулся, как поехал, так уж не унялся. Сперва гоголем выхаживал, зазывал знать да деловой люд, требовал уважения, которое шуршит или звенит. Ваши умники вмиг прочли его, как букварь. Уж не вспомню, кто первый сообразил купить у него подпись. Остальные прознали вмиг. Что ни день, приносили слиток и меняли на интерес. Он за живое-то золото подписывал бумаги, не глядя. Торговал именем княжьим и доброю славою. А я глядел, ох и тошно было…

– Лавр Семенович, скоро все закончится, – твердо заверил Микаэле.

– Месяц, как он задичал всерьез. Ночами от кошмаров воет. Говорит, по верхнему этажу мертвец бродит, дорогу в подвал разыскивает, а как найдет, так уж не спастись. Трижды поджигал особняк, – управляющий ссутулился. – Мы тушили, но это же не сарай, это – «Плес», музей живой… Я вызвонил господина Николо, с господином Егором потолковал. Спешно поменял картины на третьеразрядные копии, вывез ценности – гобелены, ковры, фарфор. Библиотеку всю спрятал, а ему вру, что выгорела. Ну и слежу, чтоб не распродал невозвратного. Ох, всякие лезут в последние-то дни. Шваль-швалью. На той неделе ловкачи заявились от Дюбо: сундук слитков привезли, чтобы «Белый плес» целиком в залог забрать.

– О? – Микаэле изогнул бровь, предвкушая продолжение.

– Ну… засуетился я, у парадного их придержал. Ему сказал, что мертвец буйствует на чердаке, а гостей затравил. Спасибочки, господин Курт чёрненького пса оставил в прошлый визит, вроде как наместником. Хват и хватил главного дюбовского переговорщика пониже спины. И за ляжку еще, и, как тот упал, горло сжал легонько, подержал. Ну, вор-то и… в общем, по-большому… испугался.

– Ну и жизнь, – посочувствовал Яркут. Автомобиль ехал тихо, и он слушал, высунувшись из окна. – Лавр, залазь. Наливочки выделю, хоть руки перестанут дрожать. Мики, а ты на подножку. Ты хоть раз в жизни ездил на подножке?

– Нет. Лёля, откройте оконце, брат меня учит странному занятию.

– Да пожалуйста. Хочешь, завтра весь день будем на подножке трамвая кататься? – хмыкнула Лёля. Вроде пошутила… но окно открыла и за руку вцепилась так крепко, что запястье заныло. Рывком подвинулась к окну и шепнула: – Эй, говори толком: Яркут черный, на Ники лица нет… Так плохо?