— Все хорошо? — спросила Катиль, ее зубы стучали. Лицо было белым, как снег, глаза лихорадочно блестели. — Все хорошо?

— Все хорошо, — ответил он, стирая грязь с ее мокрой щеки большим пальцем. — Не волнуйся, все уладится.

А мысленно повторял: ты гнусный лжец, Ищейка, ты гадкий трус.

Тридуба присел рядом на корточки.

— Надо достать, — сказал он, хмурясь. — Я держу ее, ты тяни.

— Что?

— Что он говорит? — прошипела Катиль; на ее губах появилась кровь. — Что он… — Ищейка двумя руками ухватился за стрелу, Тридуба держал Катиль. — Что вы…

Ищейка потянул — стрела не поддалась. Он снова потянул — и кровь потекла из раны вокруг стрелы и двумя струйками устремилась вниз по бледной коже. Он потянул — и ее тело изогнулось, ноги ударили в землю, и она закричала, словно Ищейка убивал ее. Он потянул — и стрела не вышла, и не сдвинулась хотя бы на толщину пальца.

— Тяни, — прошипел Тридуба.

— Она ни черта не выходит! — прорычал Ищейка ему в лицо.

— Ладно! Ладно! — Ищейка отпустил стрелу, и Катиль кашлянула и забулькала, задрожала, начала хватать воздух ртом, изо рта потекла розовая слюна.

Тридуба потер челюсть — на лице остался кровавый след.

— Если ее нельзя вытянуть, нужно протолкнуть ее насквозь.

— Что?

— Что он… говорит? — булькнула Катиль, ее зубы стучали.

Ищейка сглотнул.

— Придется пропихнуть ее насквозь.

— Нет, — пробормотала она, широко раскрыв глаза. — Нет.

— Так нужно.

Она захрипела, когда Ищейка взялся за стрелу и сломал ее пополам, накрыв ладонями сломанный конец.