– Мы с тобой оба убийцы, Бьянка.

Амадео плакал, отвернувшись от нас. По прекрасному личику градом катились слезы.

А она – она, ароматная красавица с белокурыми косами, смело села рядом со мной и взяла меня за руку – меня!

– Мы с тобой оба убийцы, властелин, – ответила она. – Да, я могу выполнить твою просьбу и рассказать о себе. Но пойми: я выполняю волю тех, кто точно так же может отправить меня прямиком в ад. Это они готовят роковую чашу. Они решают, кому ее вручить. Причины мне не сообщают. Знаю только, что я должна либо слушаться, либо умереть.

– Назови их имена, милая красавица, – попросил я. – Я жажду их крови. Тебе и не снилась вся сила этой жажды.

– Они мои родичи, – произнесла она. – Таково мое наследство. Такова моя семья. Таковы мои стражи.

Она разрыдалась и приникла ко мне, словно вся истина мира заключалась для нее в моей силе. Внезапно я осознал, что так и было.

Мои недавние угрозы лишь прочнее привязали ее ко мне, а Амадео настаивал, чтобы я убил ее обидчиков, тех, кто сделал из нее убийцу, невзирая на узы крови.

Она прятала лицо, а я все крепче прижимал ее к себе, явственно читая в ее путаных мыслях необходимые имена.

Я знал ее родственников – флорентинцев, часто заходивших к ней в гости. Сегодня они пировали в соседнем доме. Они давали деньги в рост, но со своими кредиторами так называемые банкиры предпочитали расплачиваться убийством.

– Ты избавишься от них, красавица, – пообещал я, едва касаясь губами ее лица.

Она обернулась и осыпала меня быстрыми, жадными поцелуями.

– Как же я с тобой расплачусь? – спросила она, целуя меня и гладя по голове.

– Никогда не рассказывай о том, что видела сегодня ночью.

Она взирала на меня безмятежными овальными глазами, и ее мысли закрылись, словно она твердо решила никогда больше не обнажать передо мной душу.

– Клянусь, властелин, – прошептала она. – И на сердце станет еще тяжелее.

– Нет, я сниму эту тяжесть, – пообещал я, собираясь уходить.

Внезапно она погрустнела и опять расплакалась. Целуя ее, я ощутил на губах вкус слез и пожалел, что это не кровь, но тут же навсегда зарекся думать об этом.

– Не плачь по тем, кто пользовался тобой, – прошептал я. – Возвращайся к веселью и музыке. Оставь темные дела мне.

Пировавшие флорентинцы настолько захмелели, что ничуть не удивились, когда мы явились без приглашения и, не объяснившись, уселись за изобилующий яствами стол. Громко играла музыка. Пол был липким и скользким от пролитого вина.