– Когда я размышляю, как буду мстить за вероломство, то временами нарочно указываю заведомо ложный срок своего возвращения.
– Конечно. – Голосовые связки Домового были повреждены, потому что в них счастливо жила большая семья арахнид. – Представьте, что я задумчиво вздохнул. Такой возможности я не рассматривал.
– Ты предал меня, прежде чем я успел довести твое сознание до совершенства в меру своих способностей, но сделал мне редкое одолжение, превратившись в развалину в мое отсутствие! Мне не на что жаловаться! – Панкрониус театрально втянул носом воздух. – Я ничего не чувствую. Полная пустота. Никакой энергии, кроме той поврежденной нити, благодаря которой кристаллы еще гудят: «Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времен, всех стран и всех морей!» Вот умора![39]
– Опять цитата из древних?
– Пустыни – это место, куда удаляются великие эгоисты, когда им приходит время стать наглядным примером.
Панкрониус прошествовал в темные внутренние камеры самой (пока что) действующей из остатков мозговой части, где постучал по отошедшим соединениям помутневших кристаллов.
– Кажется, я ничуть не преувеличил, говоря об утечке. Со скоростью, что ты теряешь соки, ты познаешь темную сладость забытья через несколько месяцев.
– Панкрониус…
– Можешь не благодарить.
Демон ловко устранил повреждения и добавил несколько защитных заклинаний.
– Готово! Защита от паразитов и прочей ерунды. Теперь можешь десятки лет сидеть тут и кайфовать, считая свои кирпичи, когда они будут отваливаться один за другим.
Домовой ничего не ответил. А что тут скажешь? Пришло время расплаты. Круг замкнулся.
– Ты и впрямь думал, что лучше тебя на свете нет? – Демон вяло помахал рукой и начал исчезать. – В конце концов, ты был огромным тупым домом, только и всего.
Панкрониус растаял в воздухе.
Неподалеку послышался писк.
Домовой заметил кобольда, одетого в платье песочного цвета, подпоясанное грубым кожаным ремнем. Он прятался в тени упавшей колонны. Кобольд все слышал, приказы держаться подальше от воронки Домового явно теряли силу.
Только этого не хватало.
– БРЫСЬ! – рявкнул Домовой.
Гулкое эхо еще гуляло меж разрушенных стен, а кобольда уже и след простыл.