Вышло так же искаженно, отрывисто, как и в первый раз: «Понима… умру… поможете».

– Я тебя не понимаю, – сказала Фенелла.

Поле зрения загромоздила огромная клочковатая фигура Оливера, морда у него была вся в земле. Оливер тут же увидел призрак. Взвизгнул от радости и бросился к миске со всех ног – хвост так и вилял. Но в трех шагах остановился, задрожал, заскулил и жалостно уставился на привидение, зависшее над миской. Было видно, что приближаться он не осмеливается. В возмещение он еще усерднее завилял огромным хвостом.

От этого всем сразу полегчало.

– Оливер ее узнает, – сказал Говард. – По-моему, это и правда кто-то из вас.

– Ну, она так и говорит, – отозвалась Шарт. – Прошу тебя, кто бы ты ни была, скажи нам, кто ты и зачем явилась к нам.

Призрачная сестра поняла, что объяснять надо как можно скорее. Тело, которое дала ей кровь, потрескивало все слабее, особенно внизу. Она попыталась поглядеть вниз. И увидела высокий полупрозрачный силуэт человека, в основном затуманенный белым, и сквозь него просвечивала зеленая трава в саду. Белые одежды озадачили ее не меньше прочих. Может быть, это больничная рубашка? Но самое неприятное было в том, что между размытым белым и блестящей кровью в миске была щель – а должны были быть ее ноги. Там потрескивание совсем не ощущалось.

Тем временем Имоджин свирепо теребила четырех маленьких мальчиков:

– Вы знаете, кто это? Вы ее узнаете?

Они мотали головами. Похоже, от ужаса они лишились дара речи, и Оливер им мало помог.

Призрак заговорил. Призрачная сестра, как могла, постаралась втолковать им все как можно понятнее. Она рассказала им про Мониган, про Джулиана Эддимена, про больницу. Рассказала, как призраком вернулась на семь лет в прошлое. Но слышала она при этом только непонятные, смазанные обрывки и стонущие ошметки слов – и знала, что и остальные слышат то же самое.

– Мониган… Мониган… жертва… семь лет… жизнь… помогите. Помогите. Помогите будущему сейчас… только вы… помогите кровь Мониган… семь лет… помогите… жизнь… умираю… семь… помогите…

Ее голос все стонал и бормотал, но она с первого же слова ощущала, как он слабеет. Не прошло и нескольких секунд, как ей стало ясно, что его уже никто не слышит. А еще она чувствовала, как Мониган далеко-далеко злорадствует и веселится, что она сказала так мало и упустила такую блестящую возможность.

Поэтому она отчаянно выдавливала из себя слова. А электрическое потрескивание жизни, которую подарила ей кровь, с каждым мигом все слабело, слабело и затухало. Она чувствовала, как оно вытекает из груди, поднимается по рукам, в шею, в голову. И вот оно исчезло.