Вещи! Вещи, которым следовало скакать по пляшущей избе, словно липли к своим местам. Утварь на полках и поставцах, подушки на лежанке, какие-то свитки и склянки на самом столе и не думали двигаться, да и сама Марфа сидела спокойно, будто срослась с лавкой. Сидела и глядела, как на дворе прибавляется искореженных тел: вот срубленным капустным кочаном запрыгала рогатая голова… вот мелькнули сломанные вилы, и тут по столешнице будто радужная волна прокатилась…

– Ах ты ж стервец!.. – прошипела Марфа всё загородившей полупрозрачной морде, что, казалось, сейчас вылезет из столешницы. Раззявленная в неслышном вопле пасть, вывернутые ноздри, два загнутых назад здоровенных рога и стремительно приближающаяся толстая темная черта, разом смахнувшая со стола и землю, и небо с облаками и летучими худами. Нет, изба свою пляску не прекращала, только они внутри будто ослепли.

Трясти и болтать продолжало пуще прежнего, но теперь Алёша чувствовал себя соленым огурцом в катящейся бочке. Кто ее катит, куда – не разобрать, а может, она сама катится. Свалилась с телеги и летит под откос со всем своим содержимым.

– Окно, – попросил Стоян, – окно открой.

– Сейчас. – Хозяйка опять взмахнула рукой, и столешница ожила, однако теперь это был видимый сверху лес. – Ага, вот оно…

Изба продолжает буянить, заходится в лае серый муркан, неистово воет рыжий. По столу вместо прежних светляков ползают размытые пятна, Стоян прижимает к себе чаробой, ноздри щекочет странный, незнакомый запах. А в стене прорезается окошко, и тут же слышится резкий сухой стук.

Возраст надо уважать, но Алёша оказывается у окна первым. Чем оно затянуто, не понять, но уж точно не бычьим пузырем – летящие стрелы с уже знакомым стуком отлетают назад, как и здоровенное кем-то пущенное копье. Сверху рушится крылатая тень, и огромный копитар, разогнавшись в вышине и «нырнув» вниз, старается с налета высадить окно боевыми вилами. Гром, звон, треск… и ничего. Копитар неуклюже взмывает вверх, едва не врезавшись в словно бы подставившую плечо избу, за спиной слышится смешок Марфы.

– Ну вот вы сейчас за наглость и получите, дуроломы, – сулит она. – И за совушек моих… А будет еще больнее!

Совушек? Это она про филинов на крыше, что ли? В голове слегка звенит, или это гудит изба? Серый муркан подскакивает к хозяйке, бодает ее под локоть башкой и принимается, подвывая, царапать пол, будто нору роет. В сенях тоже скребут, там рвется в бой его приятель, а вот в окно больше никто не рвется, да и дом успокоился, слегка накренившись. Значит, возня у избушечьих ног прекратилась, значит, у худов сыскались дела поважнее.