– Доктор, он поправится? Он ведь не умрет, да?

Доктор Кин, очевидно, понимал, что его от природы скорбное лицо и прикрытые набрякшими веками глаза вряд ли могут внушать оптимизм. Поэтому он выработал теплую улыбку, мягкий, но в то же время уверенный тон голоса и почти отеческую манеру поведения, хотя и хорошо отрепетированную, но явно смягчающую ту мрачную внешность, которой его наградил Господь.

Ветеринар подошел к Норе, обнял ее за плечи:

– Дорогая, похоже, вы любите эту собаку, как своего ребенка, да? – (Нора, закусив губу, кивнула.) – Тогда вы должны верить. Верить в Господа Бога, который, как говорят, охраняет даже небесных птах, и хоть немного верить и в меня тоже. Хотите верьте, хотите нет, но я чертовски хороший специалист и заслуживаю доверия.

– Я верю, что вы хороший врач, – прошептала Нора.

Трэвис, который по-прежнему сидел на корточках возле Эйнштейна, хрипло произнес:

– Но шансы. Каковы его шансы? Скажите прямо.

Отпустив Нору, Кин повернулся к Трэвису:

– Что ж, выделения из глаз и носа не настолько густые, какими они могли бы быть. Бывает и хуже. На животе нет гнойных волдырей. Вы говорили, его вырвало, а понос был?

– Нет. Только рвота, – ответил Трэвис.

– У него высокая температура, но не критично высокая. А как насчет избыточного слюнотечения?

– Нет, – ответила Нора.

– А он тряс головой, хватал пастью воздух, словно у него неприятный вкус во рту?

– Нет, – не сговариваясь, сказали Нора с Трэвисом.

– Он, случайно, не носился кругами, не падал без видимых причин? Не лежал на боку, дрыгая ногами, словно пытался бежать? Не бродил бесцельно по комнате, врезаясь в стены, подергиваясь и подрагивая? Не замечали ли вы каких-либо симптомов из тех, что я перечислил?

– Нет-нет, – покачал головой Трэвис.

А Нора добавила:

– Господи, неужели и такое тоже бывает?!

– Если чумка переходит во вторую стадию, то да. На этой стадии уже затронут мозг. Начинаются судороги, как при эпилепсии. Энцефалит.

Неожиданно Трэвис резко вскочил на ноги. Сделал шаг в сторону Кина и замер, покачиваясь. Лицо побледнело, в глазах плескался неприкрытый страх.