– Они мне не друзья.
Я посмотрел на нее, на Венин, на небо.
– А где Бунши?
Соголон засмеялась:
– Сколько же времени понадобится тебе, чтобы найти пропавшего, если ты так долго не замечаешь ушедшую?
– Я не слежу за уходами и приходами ведьм.
– А стал бы искать их?
– Никто не будет мне признателен за это.
– Так ты признательности ищешь? Дешево же себя ценишь.
Она натянула поводья.
– Хочешь спасти их – спаси. Или нет. Каким братством это обернется. Бунши со своим братством мужиков – из-за этого оно развалится, еще не возникнув. Нельзя брататься с мужиками. Живой мужик – всего лишь мужик на пути. Может, мы еще встретимся в Миту, если не в Конгоре.
– Ты говоришь так, будто я назад собираюсь.
– Мы обязательно с тобой увидимся, или я не увижу тебя никогда. Доверься богам.
Соголон галопом поскакала прочь. Я следом за ней не поехал.
Десять
Ведьма была права. Я свернул в буш, еще не выйдя на тропу. Конь вздыбился. Я погладил его по шее. Мы неспешно пробирались по бушу. Думал, будет туман холодный, однако обволакивало влажным жаром, давившим сквозь кожу пот. Папоротники раскрывались и закрывались. Деревья тянулись высоко в небо, из стволов их пробивались какие-то растения-чужаки. Некоторые свободно свисали плетьми, другие, изогнувшись, впивались обратно в деревья там, где листва почти скрывала небо, а небо, какое видно было в просветах, уже походило на ночное. Ничто не качалось, не раскачивалось, лишь звуки перескакивали по бушу. Вода брызнула на меня, но слишком теплая, чтоб дождем быть. Поодаль взревели три слона и коня напугали. В Темноземье животным ни за что доверять нельзя.
Над головой дятел медленно долбил, выстукивая послание над дробью и под нею:
Надо мной свисали десять и еще пять и еще четыре обезьяны, тихо, без злого умысла, любопытствуя, наверное. Но за нами следили. Снова протрубили слоны. Я не замечал, что мы уже на тропе, пока они не оказались прямо перед нами. Слоны. Армия целая. Они протрубили, затрясли тушами, вскинулись, затопали, потом пошли на нас. Топот их был громче грома, но земля не тряслась. Прошли рядом и прямо сквозь нас. То были не слоны, а призраки слонов… или воспоминания о слонах… или слоны, явившиеся во сны спящему где-то божеству. В Темноземье никогда не отличишь, где плоть, а где дух.
Над нами висела полная ночь, но свет пробивался сквозь листья, будто маленькие луны светили. Когда мы ехали по тропе, закрытые растения раскрывались, а раскрытые закрывались. Неподалеку слева на том, что казалось расчищенной в буше поляной, но ею не было, стояли обезьяны-приматы, три или четыре спереди отводили крупные листья. Пятеро на опушке, залитой светом. Другие стояли позади, некоторые спрыгивали с ветвей. Один из приматов разинул пасть, выставляя рвущие мясо клыки, длинные и острые, два сверху и два снизу. Я никогда не учил языка приматов, зато знал: стоит мне остановиться, как они нападут, убегут, потом опять на нас нападут, с каждым разом подступая ближе и ближе, пока не схватят и меня, и коня и не забьют обоих до смерти. Не призраки приматов и не сны о приматах, а настоящие обезьяны, какие живыми жили среди мертвых. Головой я задел несколько листьев, и они тут же раскрылись, выставляя гроздья ягод – ярких и похожих на кровь. Съешь я одну, так проспал бы неделю. Съел бы еще три, и не проснулся б вовек. Этот богом забытый лес, где даже живое играет в смерть и сон. Вверху еще больше птиц каркали, кудахтали, трели выводили и тявкали, передразнивали, пронзительно скрежетали и кричали. Мимо нас пробежали два жирафа, маленькие, с домашнюю кошку, бежали они от бородавочника, громадного, как носорог.