– Кудай-то он делся? Кудай-то он идет? Кудай-то он ушел?

– Кто-кто-кто?

– Он-он-он! Глянь-глянь-глянь!

– Кудай-то он пропал?

– Так я уже спрашивал, дурак.

– Он пропал.

– И небо синее, и вода мокрая, и дурак дурак, прям как ты.

– Пропал он, пропал. Зато конь его – вон она. Еще тама.

– Она – это он.

– Кто?

– Конь.

– Конь, конь, давай берем коня.

Они спрыгнули с дерева. Ни у одного не было оружия, оба широко раскрыли рты, что щелью тянулись от уха до уха, с многочисленными зубами, длинными и острыми. Эгбере бросился на коня, чтоб запрыгнуть ему на спину, но наткнулся на удар моей ноги, пятка которой размозжила ему нос. Гоммид отлетел назад и заверещал:

– Ты чего меня лягаешь, блудящей полукошки сын?

– Я за тобой стою, дурачина. Как мне лягать тебя в…

Я махнул топориком прямо Эгбере в лоб и глубоко врубился. Вытащил и глубоко рубанул по шее. Махал раз за разом, пока у него голова не отвалилась. Эвеле во все горло орал, что ветер убивает его братца, ветер убивает его братца.

– Я думал, он тебе кузеном был, – сказал я.

– Кто это, кто этот демон небес, что убил моего братца?

Я знаю гоммидов. Стоит огорчиться – и они идут вразнос. Он никогда не перестанет плакать.

– Ты убил моего братца!