– Что это за место? – спросил Уныл-О́го.
– Лес. Мы в ле…
Я вернулся к двери позади нас. Чем, как не ошибкой, было бы делать это, только я все ж открыл ее. Чуть-чуть – и заглянул. Пыльное помещение с каменными плитами, стены от самого пола уставлены книгами, свитками, бумагами и пергаментами. Никакой высаженной двери. Никакой безумной обезьяны. В конце этого нового помещения еще одна дверь, какую Уныл-О́го открыл толчком.
Солнце. Бегали и потихоньку воровали дети, рыночные торговки зазывали и продавали. Купцы глядели во все глаза, работорговцы щупали красное рабье тело, здания приземистые и толстые, здания худющие и устремленные ввысь, а вдалеке громадная башня, знакомая мне по картинкам в книгах Дворца Мудрости.
– Мы в Миту? – спросил Уныл-О́го.
– Нет, друг мой. В Конгоре.
3. Одно дитя шестерых больше
3. Одно дитя шестерых больше
Ngase ana garkusa ura a dan garkusa inshamu ni.
Одиннадцать
– Оставь мертвых мертвым. Вот что я сказала ему.
– Сказала до или после того, как мы в Темноземье поехали?
– До ли, после – мертвый есть мертвый. Боги велели мне ждать. И смотри: ты жив и целехонек. Доверяйся богам.
Соголон взглянула на меня: она не улыбалась и не насмехалась. Единственное, что могло бы занимать ее еще меньше, – это попытка дознаться.
– Боги велели тебе забыть про нас после того, как мы в Темноземье оказались?
Я проснулся, когда солнце уже половину неба прошло и упрятало тени под ногами. Мухи жужжали по комнате над моей головой, но не кусали. Я спал и трижды просыпался до того, как Леопард с Фумели проснулись по первому разу, а О́го смог избавиться от вялости и заклятья огуду. Комната тусклая и простая, стены выкрашены коричнево-зеленым, в цвет свежего куриного помета, их до самого потолка укрывали мешки, уложенные друг на друга. Высокие статуи, подпиравшие одна другую, делились секретами обо мне. Пол пах зерном, пылью, заброшенными в темень флаконами от благовоний и крысиным пометом. На двух противоположных стенах висели гобелены до самой земли. Синяя ткань
– Ты в том лесу весь свой разум оставил.