Четырнадцать

О́го рассказал мне про все свои убийства, их было сто, еще семьдесят и еще одно.

Знайте же: ни одна мать не переживет рождения О́го. Гриоты сказывают сказки про безумную любовь женщин к великанам, но это лишь россказни, какими мы пробавляемся друг с другом за пивом масуку. Рождение О́го сваливается на голову, как град. Никто не может сказать, когда или как, помочь не способны ни ворожба, ни наука. Большинство О́го погибают в единственное время, когда их можно убить: сразу после рождения, ведь даже младенец-О́го может оторвать грудь у бедняжки, что его кормит, и сломать палец, за какой хватается. Некоторые растят их тайно, выкармливают молоком буффало и выращивают для работы за десятерых, чтоб за десятью плугами ходил. Только в возрасте десяти и еще пяти лет у О́го в голове что-то щелкает, и они становятся теми чудищами, судьбу которых боги им и предписывали. Однако не всегда. Так вот, когда Уныл-О́го вышел из матери и погубил ее, отец проклял сына, говоря, что он, должно быть, плод супружеской измены. Он надругался над телом матери, бросив его на кургане у селения на съедение грифам и воронам, он и ребенка убил бы или оставил бы его в дупле ако-дерева, если бы по селению слух не прошел, что у них О́го родился. Два дня спустя пришел мужчина, когда в доме отца еще стоял запах родов, экскрементов и крови, и купил младенца за семь золотых самородков и десять и еще пять коз. Он дал О́го имя, чтобы того хотя бы в этом считали мужчиной, а не зверем, но Уныл-О́го уже забыл его.

Когда Уныл-О́го было десять и еще два года, он уничтожил льва, что почуял вкус к человечине. Убил зверя одним ударом прямо по черепу, а было это еще до того, как кузнец отковал ему из железа перчатки. Когда Уныл-О́го убил еще одного льва, что был оборотнем, купивший его мужчина сказал:

– Ты, слов нет, убийца, убийцей ты наверняка и должен быть. Ничем не остановить того, что сотворили в тебе боги, никак не изменить тело, какое боги дали тебе. Ты должен махать топором, должен стрелять из лука, но соображать, кого убиваешь.

Мужчине тому было кого убивать в те годы, и Уныл-О́го рос сильным и страшным, отращивал волосы (ведь кому было говорить ему, что их надо стричь?) и не мылся (ведь кому было говорить, что ему надо мыться?). А мужчина, что кормил его и давал ему кожи для одежды, что учил его науке убивать, указывал ему на какого-нибудь селянина, пахавшего свою землю, и говорил: «Взгляни на этого человека. У него были все возможности стать сильным, а он все же выбрал для себя слабость. И тем самым он посрамил богов. Будущее его земли и его коров в моих руках, так что отправь его к праотцам».