Скоро Уныл-О́го оказался в этом городе. Два стража у ворот Калиндара увидели его и сказали: «Шагай сто человечьих шагов, поверни налево и иди, пока не дойдешь до слепца на красной табуретке, потом двигай на юг до дыры в земле со ступенями, что вниз ведут».

– По виду, умереть ты готов, – сказал Устроитель Зрелищ, увидев Уныл-О́го. Он впустил в просторный двор под землей и указал на клетку: – Ты бьешься через две ночи. И тут ты будешь спать. Не выспишься хорошо, тем лучше, проснешься с норовом.

Но Уныл-О́го не раздражительность мучила, его угнетало уныние. Во время подготовки Устроитель Зрелищ велел бить его палками, но все палки ломались, а все люди падали в изнеможении прежде, чем Уныл-О́го хотя бы с пола поднимался. Про О́го ты вот что запомни. Большинство их вовсе не чувствуют ни радости, ни уныния. О́го мало что понимают, а нрав у них таков, что их мигом бросает то в холод, то в жар. Два О́го, что скажут: «Если убьешь его, моего братана убьешь», – тем не менее размозжат этому братану башку по самые плечи. Никто О́го не обучает. Никто и не нужен. Их можно лишь ввергнуть в безумие или в голод. И Уныл-О́го ни с одним О́го не дружит, и ни один О́го не дружит с ним, ни тот, кто выше деревьев и сложеньем на слонов побольше, ни тот, кто низкоросл, зато широк и крепок, как скала, и тот, у кого мышцы на спине и плечах вздымаются выше головы, и люди говорят, что он обезьяна. И тот, кто сам себя в синий цвет выкрасил, и тот, кто мясо будет есть сырым. И Устроитель говорит:

– Слушай, я тебя в цепях не держу. Я людям не хозяин. Ты приходишь, когда приходишь, ты уходишь, когда уходишь, и из того, что я получу по ставкам на тебя, ты получишь половину, а из того, что получу по ставкам против тебя, ты получаешь треть, а если ты побеждаешь и пришедшие полюбоваться осыплют тебя каури и монетами, то я из этого возьму всего одну пятую. Ko kare da ranar sa. На что бы ты хотел потратить свои деньги, мой унылый О́го?

– Мне б столько, чтоб хватило уплыть на дау[42], какая меня выдержит.

– Уплыть куда?

– Неважно. Я поплыву от, а не к.

В вечер первого боя семь О́го и Уныл-О́го строем вышли на место побоища. То была всего лишь дыра глубоко в земле, остатки колодца, уходившего вниз локтей на двести, может, больше. Из неровной земли повсюду вылезали камни, скалистые уступы шли по всему кругу на разной высоте, на них стояли мужчины, дворяне и вожди, вместе с немногими женщинами. Они сделали ставки на каждый бой, каких в тот вечер было четыре. На дне колодца твердое возвышение выступало из воды. Устроитель поставил Уныл-О́го на второй бой, говоря: «Этот, он новый, он свежий, мы зовем его Грустноликий. – Уныл-О́го вышел в красном макауви[43] вокруг пояса и встал рядом с Устроителем. – Да дадут ему силу боги грома и пищи, потому как, глядите, вот выходит еще один», – выкрикнул Устроитель и метнулся в воду, откуда выбрался на уступ. Мужчины кричали, суматошно похлопывали и переругивались. В корзине спустили девушку забрать ставки. Устроитель возгласил: