– Они были единственными для меня. Единственными были!
– Их белая наука сотворила. Обоих. Вырастишь еще одного. Или двух. Может, у тебя даже в следующий раз получится пара, умеющая говорить. Как райский попугай.
– Я призову людей с черным сердцем. Велю им поймать и убить тебя!
–
Я подошел поближе. Лицо женщины вблизи выглядело грубее, как и мальчишечье. Не гладкое, а испещренное морщинками и рубцами, как перекрученная лоза.
– Ни она, ни он не из плоти, – сказал я.
– Они были единственными у меня.
Я вытащил топорик.
– Ты говоришь так, будто жалеешь, что не с ними вместе. Мне устроить, чтоб вы вместе оказались? Прямо…
– Стой, – произнес он.
Он плакался богам. Возможно, он и на самом деле любил эту женщину. Этого мальчика. Но не настолько, чтобы воссоединиться с ними.
– Не всякий человек так красив на лицо, как ты. Не всякому дано найти любовь и преданность. Не каждый человек может сказать, что боги благословили его. Есть люди, кого даже боги считают уродами, кому даже боги говорят: оставь надежду для всего рода своего. Она улыбалась мне! Мальчик улыбался мне! Как смеешь ты судить человека за отказ умереть от одиночества. Боги небесные, судите этого человека. Судите содеянное им.
– Нет никаких небес. Можешь покликать богов под землей, – сказал я.
Он заключил сына в объятья и держал, утешая, будто мальчик плакал.
– Бедный торгаш, говоришь, ты так и не дождался поцелуя красивой женщины.
Он взглянул на меня: глаза полны слез, губы трясутся, все в нем говорит о горе.
– Не потому ль ты не переставал убивать их? – сказал я. Горе ушло с его лица, мужичок вернулся на свое место. – И мужчин тоже? Ты выслеживал их. Нет, крови на твоих руках нет. Слишком ты труслив, чтоб самому носить домой собственную добычу, значит, ты других посылал. Те доводили людей до бесчувствия зельем, потому как тебе жертвы нужны были целенькими, чтоб никакого яда в них не было, потому как от яда сердце пятнами исходит. Потом одних ты убивал и продавал их тайным поборникам всяких магий и белой науки. Других ты живыми держал, потому как нога живого мужчины или печень живой женщины на рынке стоят впятеро больше. Может, даже вдесятеро. А как насчет младенца, которого ты только что сторговал молодой ведьме?
– Чего ты хочешь?