Келси повернулась к матери. Похоже, до Элиссы все-таки дошло, что дочь чем-то недовольна, потому что она начала ерзать в кресле и прятать взгляд.

– Ты заставила всех поклясться, что они не расскажут мне о поставках.

– Да.

– Почему? – Келси слышала, как ее голос зазвенел от гнева. – Какую цель ты могла преследовать?

– Я думала, что смогу все исправить, – тихо сказала мать. – Я думала, это временное решение, и мы придумаем что-нибудь другое в ближайшее время, задолго до того, как ты вернешься домой. Булава такой умный, я была уверена, что они с Торном…

– Торн? Отменит поставки? О чем, черт побери, ты вообще говоришь?

– Я бы хотела, чтобы ты не сквернословила. Это некрасиво.

Снова это слово. Даже выбирай ее мать слова специально, слова, способного разозлить ее сильнее, она бы не нашла. Что хорошего, в конце концов, могло быть в некрасивых вещах? Разум ее матери казался Келси похожим на замерзший пруд; мысли скользили по нему, никак его не задевая. Келси хотелось, чтобы мать почувствовала ответственность, ответила за свой эгоизм, за свои глупые решения, за свои преступления. Но как можно говорить об ответственности с замерзшей лужей?

– Я надеялась, что ты никогда об этом не узнаешь, – продолжила ее мать. – И все вышло не так уж плохо! Нам удалось сохранить мир на семнадцать лет!

– Ты не сохранила мир! – Вспыльчивость Келси снова проявила себя; она чувствовала, как гнев плещется у самых краев ее разума и ждет малейшего толчка, чтобы хлынуть наружу. – Ты купила мир, продавая в рабство людей, которых должна была защищать.

– Они были бедняками! – возмущенно продолжила Элисса. – Королевство не смогло бы их прокормить в любом случае! А в Мортмине их, по крайней мере, кормили и одевали, как сказал Торн…

– И с чего бы тебе вообще сомневаться в словах Арлена Торна? – Желание отвесить матери пощечину было таким сильным, что Келси пришлось сесть на свои руки и сидеть так, пока оно не утихло.

«Это моя мать», – подумала она. Мысль эта показалась ей невыносимой. Как бы ей хотелось стать дочерью Карлин, да вообще кого угодно. И от этой женщины она взяла половину себя… но только половину. Келси ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг, и наклонилась к матери, внезапно забыв о злости.

– Кто мой отец?

Элисса опустила глаза, и на ее лице снова появилось беспокойство.

– Это, наверняка, теперь не имеет никакого значения.

– Я знаю, что ты переспала со всей своей Стражей. Мне плевать. Но я хочу знать имя.

– Я, возможно, и сама не знаю его.