— Месть лишь принесет тебе боль.
— Откуда ты знаешь? Думаешь, ты принесла мир? Ты превратила свой народ в рабов. Ты позволила Красному императору эксплуатировать его и унижать целое тысячелетие. Ты избрала для Спира путь, который привел к многовековым мукам. Если бы ты не была такой жалкой трусихой, мне не пришлось бы сейчас это делать. И Алтан был бы еще жив.
Глаза Майриннен Теарцы вспыхнули красным, но Рин успела первой. Между ними встала стена огня. Дух Теарцы растворился в пламени.
А потом Рин предстала перед богом.
Вблизи Феникс выглядел гораздо более грозным, но вместе с тем и прекрасным. Он расправил огромные крылья за спиной Рин. Они коснулись обеих стен. Феникс наклонил голову набок и уставился на Рин янтарными глазами. В этих глазах отражались взлеты и падения многих цивилизаций. Рин видела, как встают города, а потом сгорают и рассыпаются в прах.
— Я уже долго тебя жду, — сказал бог.
— Я бы пришла раньше, — ответила Рин, — но меня предостерегали. Мой наставник…
— Твой наставник — трус. В отличие от твоего командира.
— Ты знаешь, что сделал Алтан, — прошептала Рин. — Теперь он навеки твой.
— Мальчишка никогда не смог бы сделать то, на что способна ты, — сказал Феникс. — Он был сломлен и телом и душой. Он был трусом.
— Но он призвал тебя…
— И я откликнулся. И дал ему то, чего он желал.
Алтан победил. В смерти он достиг того, чего не сумел при жизни, потому что Алтан, как подозревала Рин, устал жить. Он не мог вынести бремени затянувшейся мести, которую требовал Феникс, и потому искал мученической смерти и добился ее.
Но жить дальше — гораздо труднее.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил Феникс.
— Я хочу покончить с Федерацией.
— Каким образом?
Рин сердито посмотрела на бога. Феникс играл с ней, заставляя озвучить свои требования, рассказать в подробностях, какие ужасы она собирается совершить.
Рин выдавила из души последние остатки человечности и отдалась ненависти. Ненавидеть так легко. Ненависть заполняла пустоту внутри. Позволяла снова что-то чувствовать. Это было так приятно.
— Полная победа, — сказала она. — Ты же этого хочешь, верно?