Горбун подрагивал на железной бороне, плевал кровью, а вор словно зачарованный всматривался в ужасный, выжженный железом знак на груди калеки.

Это была очередная загадка. Еще один след, почти теплый, который можно было поднять.

Вийон чувствовал, что он совсем близко от истины. Так близко, что достаточно просто протянуть руку.

Что-то странное происходило с телом горбуна! Хромоножка умирал, как раз издавая последний вздох. Но когда вытаращенные глаза его сделались неподвижны, поэт почувствовал: что-то здесь не так.

Калека ожил!

Поднялся с окровавленных зубьев и выпрямился, словно горб перестал быть для него помехой. Встал над Вийоном: большой, мощный, светлый, украшенный парой больших крыльев.

Нет, это не горбун двигался. Это из тела его вынырнул и вознесся сильный крылатый херувим. Был он настолько бел, настолько светел, что вор припал к земле, заслоняя глаза истрепанным рукавом йопулы.

Сияющая фигура распростерла большие крылья, а потом взлетела в небеса. Крыша из прогнивших досок разлетелась на куски, распалась с треском, засыпав скорчившегося Вийона дождем щепок. На миг в башне стало настолько светло, что вор ослеп; свет, излучаемый неземной фигурой, жег словно огонь, бичевал хуже раскаленного докрасна металла, казалось, прожигал веки, глаза и рукава одежд.

А потом он исчез – столь же неожиданно, как и появился. Вийон остался один на один со скорченным, окровавленным трупом уродца, насаженного на железную борону. Поэт поднялся на ноги. Остолбенев, рассматривал окровавленное тело, а потом перевел взгляд на снесенную крышу, над которой как раз пролетала стая ворон.

– Херувим?! – простонал он. – Демон? Иисусе Назарейский, Царь Иудейский… Только ангелов тут не хватало!

Подскочил к калеке и заглянул в его мертвые глаза. Горбун улыбался злобно, ощерив поломанные черные зубы.

– Носил его в себе! – охал сбитый с толку поэт. – Этот ангел вышел из него! Но как же это? Зачем бы? А может, я тоже… сделаюсь ангелом?! А если так, то… Боже, мое естество!

Испуганный, он ухватил себя за гульфик. Был тот крепко набит, согласно царящей с недавних пор бургундской моде. На всякий случай он расшнуровал мешочек и заглянул внутрь. Яйца были на должном месте. Оба.

– Значит, – пробормотал сам себе Вийон, – трахаться я могу, а потому навряд ли я – ангел. И пусть оно так и останется.

Развернулся и словно безумный выскочил из башни на улицы Кагора.

10. Желтый крест

10. Желтый крест

– Мастер Петр!

Абрревой закашлял, сплюнул кровью и повернулся к Вийону. Выглядел он хуже, чем обычно, то есть почти как труп. Его сморщенная кожа напоминала сухой пергамент, а тени под глазами делали его похожим на трехдневного покойника. Но все же палач находил еще силы, чтобы перебирать ногами.