Он склонил голову, когда переступал порог. Дверь общего зала стояла нараспашку. Внутри в открытом очаге горел огонь – шипели влажные ореховые колоды, кинутые на поживу жадному пламени. На грубо вытесанных столах стояли чаши с вином, оловянные кувшины с рубиновым напитком, лежали исходящие паром куски свинины и печеные каплуны, куски хлеба и свежеобгрызенные кости. Казалось, что еще несколько минут назад внутри трактира кипела жизнь, но тут черт похитил всех гулен в адскую пасть, или же они, словно немецкие ведьмы, вылетели на метле через трубу.

И вдруг Вийон услыхал за спиной шелест. Уже начал быстро разворачиваться, когда почувствовал, что на плечах его смыкаются сильные, грубые ладони. Кто-то схватил его за глотку, выкрутил назад десницу; другой дернул за левое предплечье; поэт почувствовал холод на горле, сразу поняв, что это не игра его воображения. Из-за спины послышались слова, звучавшие, словно посвист сабли. Он понимал их не больше, чем язык древних пиктов.

– Злоджей, пане! Жывцэм дал ше вжёнчь! Юж он наш!

– Пшечеж выдзэм, Жвикулис.[138]

И вновь тот же странный язык, режущий слух, словно кончик меча, рвущий струны арфы. На языке этом легко было бы отдавать приказы в атаку; куда сложнее – складывать рифмы, а сравнивать его с благородным lange d’oc или даже с куда более варварским диалектом Иль-де-Франс было не более уместно, чем сравнивать свист сарацинской сабли с голосом древней лиры.

– Помилуйте, благородные господа, – выдавил он слабым голосом, насколько позволяло ему острие кинжала, прижатого к глотке. – Я никакой не вор, а всего лишь простой паломник.

– Цо он гада? – заворчал со спины хриплый голос на варварском языке. – Бжми якобышь, панэ, мисы цынове потшонсал…[139]

– То якишь итальчык альбо францус,[140] – решил кто-то впереди, и были это очередные слова, которые Вийон понимал столь же мало, как и турецкий язык. – Расскажи-ка, бродяга, кто ты таков? Шельма, вор или богобоязненный человек?

Это наконец-то было на каком-то человечьем языке. Незнакомец говорил на чистой латыни, словно лишь вчера получил степень бакалавра свободных искусств.

– Франсуа Вийон, бакалавр из Сорбонны, – простонал поэт с большим трудом, поскольку Жвикулис, Жвисрулись или какой там варвар за его спиной имел руку тяжелую как кузнечный молот. – Я иду в паломничество. В Константинополь…

– Слышишь, Марчин, – отозвался властный голос. – Это ученый человек. Жвикулис, Доброгост, отпустите его.