Ганс подпер коллегу плечом. Они двинулись к воротам, чтобы поприветствовать процессию. За ними вышагивал Юрген, а замыкал Вийон: не столько обрадованный перспективой встретиться с настоятелем Рабенштейном, сколько предвкушая возможность смешаться с толпой и облегчить от тяжелых кошелей набожных дуралеев, что наивно полагали, будто участие в малом крестовом походе против дьявола отворит им врата рая. Ян из Дыдни поглядывал на них молча, но из-под ворот не ушел.

Они вышли на опущенный мост. Разбитая, покрытая топкой грязью дорога вела в сторону горных склонов, погруженных в испарения осеннего дня.

Вийон и стражники замерли. Что-то двигалось во влажном тумане, как далекая морская волна, катящая к берегу с величественной медлительностью, чтобы лишь вблизи смотрящего выказать свой размер и мощь. Поэт напряг зрение – вскоре стал распознавать среди тумана человеческие фигуры: богатых мещан в цветистых куртках и робах, челядь в кафтанах и кожухах, в кожаных чепцах на головах. Сквозь туман виднелись уже и разноцветные наряды женщин – длинные складчатые уппеланды, атуры и крузелеры[154] на головах. Все шли медленным, раскачивающимся шагом, как люди, измученные долгой дорогой, или как мореходы на палубе корабля во время шторма. Воистину изгнание бесов из гротов Блессенберга оказалось занятием, выжавшим мещан до кровавого пота. Вийон высматривал, не увидит ли он в толпе ведомых на веревке колдуний. Но пока что видел только церковные хоругви, украшенные черепами и узорами смерти, и никаких клеток, никаких лошадей или пленников. Впрочем, если говорить честно, все горожане выглядели такими измученными, будто бы это их волокли в цепях.

Огромная процессия медленно приближалась. Вийон удивился, что горожане не придерживались в процессии никакого порядка: ни пробста, ни цеховой старшины во главе, шагали смешанной толпой, где нищий шел рядом с мастером, а шлюха – рядом с приодетым в бархатный вамс усатым городским советником. Что-то это ему напоминало.

Процессия была все ближе. Могло показаться, что, увидав их, мещане ускорили шаг. Стражники сделали несколько шагов вперед, поэт же скромно держался позади, чтобы, не обращая на себя лишнего внимания, нырнуть в толпу и вытянуть в сутолоке хотя бы несколько пузатых кошелей, тяжелых от золотых флоренов.

Медленный, неуверенный шаг мещан… Порванные, покрытые засохшей кровью кафтаны и шоссы, порой скатавшиеся, свисающие с ног, волочащиеся по грязи и лужам. Белые, мертвые глаза, тупо глядящие в мир, словно буркалы висельника…

Стражники и Юрген вышли им навстречу. Первый, Ганс, раскинул руки, прочистил глотку, похоже, хотел что-то сказать. Но не успел произнести и слова. Идущий на него подмастерье каменщиков в заляпанном известкой кожаном кафтане вдруг прыгнул на два шага, вытянув руки, зарычал, завыл низким голосом. А потом ухватил стражника за руки, сжал, обнял тесно, нырнул головой вперед, а зубы его сомкнулись на шее Ганса.