– Вийон! – крикнул поляк. – В трактир! Приведи моих слуг! Передай, что случилось.

Во все шире распахивающихся воротах поляк отмечал бледные трупные лица, вытаращенные глаза, глядящие на них с мертвым спокойствием, словно буркалы покойников.

– В ад! Ступайте все в ад! – взвыл рыцарь. Рубанул мечом одного из них, распорол бок до самой кости, отрубил еще одну ладонь, ударил низко, с полуоборота, горизонтально – и одним движением перерубил обе ноги молодому пареньку, который хромал к нему, приволакивая левую ногу. Отрок упал на грудь, заскулил тихо, а потом, словно ничего и не случилось, пополз через грязь, опираясь на руки. Тут же рядом проталкивался, словно слепец, невысокий мужчина в окровавленном фартуке. В левой руке держал мясницкий топор. А за ним тянулись еще и еще: молодые и старые, красивые и горбатые, богатые и бедные, мерзкие и симпатичные. Словно на церковных картинах. Словно в конце света и жизни. Словно на Последнем суде!

Это было как конец света… Как Danse Macabre с епископских хоругвей.

Ян из Дыдни отступил перед напиравшими на него упырями. Дернул завязки акнетона и вырвал из-под него маленький золотой крест. Заслонился им от призраков, что перли сквозь ворота, огородился, будто каменной стеной, и свел в гневе брови.

– Ступайте, проклятые, в огонь вечный, приуготованный дьяволу и ангелам его! – выкрикнул. – Прочь от меня! Прочь! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа!

Мещане – проклятье, у Вийона не было времени искать в своей кругом идущей голове соответствующее слово, которым можно было назвать бредущую процессию, – шли лавой, нечувствительные, словно карпатские скалы, к символу Страстей Господних.

Ян из Дыдни побледнел, воткнул быстрым движением меч в землю, оперся о рукоять обеими руками.

– Згинь, пшепадний, маро![157] – крикнул на чужом языке.

Это помогло как мертвому припарки. Десятки рук протянулись в сторону рыцаря, из десятка глоток вырвался низкий вой, хрипы и протяжные стоны. А впереди всех шагал человек в кармазиновом вамсе, тот самый, которого поляк уже разрубил через плечо и шею, разделав, словно воловью четверть, до самой лопатки… Шел, спотыкаясь на камнях, а рядом вышагивали другие. Только теперь Вийон приметил, как сильно они были искалечены. У одних не хватало рук или пальцев, другие приволакивали сломанную ногу, иные шли вперед, несмотря на то что кишки их путались под ногами. Был там и человек с топором, воткнутым в голову, был и другой, проткнутый катцбальгером[158], еще один полз через мусор и кучи коровьего навоза, волоча за собой сожженные культи ног…