И Элеонора этим гордилась, в чем призналась в Холланд-Хаусе.

– Мы выросли вместе, – сообщила она с дрожью в голосе. – Ты жива только благодаря мне.

Джоанна осознавала, что их внимательно слушают остальные, даже Король, но не могла отвести взгляда от собеседницы. Застыв неподвижно, она казалась меньше на фоне огромной фигуры правителя монстров. Мир вокруг тоже по-прежнему был заморожен. В отсутствие малейшего ветерка средневековое платье прямого покроя висело безжизненно.

– Я тебе не верю, – честно заявила Джоанна.

На лице Элеоноры вновь возникло обиженное выражение. Она сообщила:

– Король подарил мне право жить, для чего пришлось сохранить всю линию моих прямых предков – каждого из них, вплоть до матери. Нашей матери.

– Моя мать – Морин Хант.

– Наша мать – Морин Грейв! Ее приговорили к убийству сразу после моего рождения, но… – Голос Элеоноры дрогнул. – Она всегда умела выкручиваться. Ходили слухи, что ей удалось сбежать. Что ее спас кто-то из Найтингейлов и укрывал затем в целой сети тайных убежищ.

Джоанна невольно обернулась к Аарону, потрясенная новой информацией. Он чуть приоткрыл рот и удивленно распахнул глаза. Его мать, Маргариту Найтингейл, казнили как раз за пособничество одному из членов семьи Грейвов – кому-то с таким же даром, как у Джоанны.

И та квартира в Саутарке? Неужели именно там укрывалась Морин? Воображение тут же нарисовало картину, как их с Аароном матери таятся там в полной темноте, пока вокруг повсюду рыщут гвардейцы…

– Мама снова нашла твоего отца после побега, – добавила Элеонора. – Они любили друг друга еще в zhēnshí de lìshĭ, поэтому хронологическая линия помогла им встретиться. А потом… Видимо, Ханты приютили Морин. Пожалуй, следовало догадаться. Хотя они с бабкой раньше никогда не ладили.

– Бабкой?

– Дороти Хант, – пояснила Элеонора. – Она и моя бабушка. Если честно, то я с ней тоже никогда не ладила. Мама раньше говорила, что мы слишком похожи, как две шипастые горошины из одного стручка.

Слова слишком напоминали правду, но Джоанна никак не могла поверить. Ничто в блондинке не казалось знакомым: ни ее выверенная, надменная манера речи, ни кукольные черты прекрасного лица, ни небрежная жестокость во всем. И в то же время перед внутренним взором всплывали картины, как Ник не так давно представился, словно они с Джоанной никогда не встречались раньше. Или как она стояла в крошечной комнате с Аароном, умоляя его поверить, что они прежде дружили.

Элеонора сказала: «Мы выросли вместе». И знала слишком многое о Джоанне, о ее образе мыслей. К тому же…