Я сбежала вниз по ступеням. В несколько шагов пробежала песочную арену. Рухнула рядом с Винсентом.

Он был еще жив, почти жив. То, что он сумел продержаться еще несколько секунд, свидетельствовало о его силе. Его тело было искалечено – вместо кожи обожженная плоть, сбились переломанные кости, изящное холодное лицо перекошено и перепачкано кровью. Его глаза, лунно-серебряного цвета, на фоне запекшейся крови казались ярче, чем всегда.

Пока я росла, я верила, что Винсент неуязвим. Он не может истекать кровью. Его нельзя сломить. Он ни за что не может умереть.

Но лежащий передо мной мужчина был уничтожен. Осталось растерзанное тело и оказавшееся в конце концов таким же мягким, как у меня, сердце.

Его глаза блестели. Перебитая рука дотянулась до меня. Я схватила ее.

– Прости, моя маленькая змейка.

Каждое слово давалось ему с трудом.

– Я собирался… Я хотел тебе рассказать…

Я качала головой. Мои слезы натекли лужицами на его лицо.

Я сумела выдавить из себя лишь одно невнятное слово:

– Прекрати…

Прекрати говорить. Прекрати умирать. Прекрати уходить от меня.

Но он не прекращал.

– Я люблю тебя. Люблю с первого мгновения.

В углах его рта запузырилась кровь. Глаза скользнули поверх меня к ночному небу. Потом взгляд снова опустился на меня – это движение было медленным, тщательным, словно он старался, чтобы я непременно оказалась последним, что он видел.

– Столько ошибок напоследок, – выговорил он. – Так нельзя.

До конца жизни я стану жалеть, что ничего не сказала отцу, который умирал у меня на руках. Он во многом был ужасен. Но я все равно его любила.

Я его любила.

И сказала ему об этом, но опоздала на три секунды: его глаза уже остекленели.

Горе рвало меня на части своими челюстями. Оказалось намного тяжелее, чем я себе представляла.