Слезы, коловшие мне глаза, теперь были слезами облегчения.

Оно того стоило. Я это знала. Даже если я никогда его снова не увижу. Все не зря.

Он тер грудь, и к выражению его лица примешивалось недоумение.

– Приветствую тебя, Райн Ашраж, мой ночерожденный сын, – проворковала Ниаксия. – Победитель Кеджари.

Недоумение Райна сменилось прояснением в мыслях. Потом превратилось в…

В…

Я нахмурилась.

Это было не облегчение. Это была мука.

– Орайя… – задохнулся он. – Что ты…

– Встань, – приказала Ниаксия. – Встань, сын мой. И скажи мне, как я могу вознаградить тебя за победу.

Райн долго не отвечал. Его молчание затянулось, кажется, на миллион лет. Наконец он встал и подошел к Ниаксии. Она погладила пальцами его щеку, оставляя тонкие дорожки крови.

– О, как давно это было, – проворковала она. – Сама судьба не знала, увижу ли я еще раз это лицо.

– Могу сказать то же самое, миледи, – ответил Райн.

У Винсента были так стиснуть зубы, что дрожал подбородок, побелели вжатые в бедра кулаки, выпрямилась спина. Его крылья подрагивали, словно ему приходилось сдерживать себя, чтобы не слететь прямо сюда.

В глазах Ниаксии плясали веселые огоньки – пугающие своим весельем.

У меня туго сжался желудок. Не нравился мне такой бурный восторг. Такой восторг сулил кровопролитие.

«Ниаксия любит, когда ее дети устраивают потасовку».

Что-то… что-то было не так.

– Скажи мне, сын мой, каков будет твой приз?

Мир затаил дыхание. Райн склонил голову.