Светлый фон

Я смотрю на красоту, окружающую меня. Эта крепость воздвигнута, дабы стать вместилищем такой силы, какой не было ни у одного короля, правившего до меня, будь то ночерожденные или короли других домов.

Я смотрю на красоту, окружающую меня. Эта крепость воздвигнута, дабы стать вместилищем такой силы, какой не было ни у одного короля, правившего до меня, будь то ночерожденные или короли других домов.

А я терзаюсь из-за какой-то человеческой женщины.

А я терзаюсь из-за какой-то человеческой женщины.

Усилием воли я загоняю стыд и душевную боль в далекий темный уголок сознания, куда я никогда не загляну.

Усилием воли я загоняю стыд и душевную боль в далекий темный уголок сознания, куда я никогда не загляну.

«Отпусти ее», – говорю я себе.

«Отпусти ее», – говорю я себе.

«Она ничего не стоит», – уверяю я себя и убираю руку.

«Она ничего не стоит», – уверяю я себя и убираю руку.

 

 

Меня мутило. Я не сразу сообразила, что стена уже опустилась, и я вместе с ней упала на пол. Я обнаружила себя стоящей на четвереньках. Желудок все-таки не выдержал, и меня начало выворачивать. Но изнутри вышло лишь несколько струек зловонной жидкости.

Я вытерла рот и подняла голову.

Из всех преград осталась одна колонна. Пожалуй, называть ее колонной – преувеличение. Просто обелиск. Символы на его поверхности несколько отличались от остальных в зале, хотя я и не смогла бы выразить суть этого отличия. Пожалуй, они были нанесены уже не с такой тщательностью. В кружках уже не было прежней безупречности. Ночной огонь приугас. А может, мне это просто показалось? Красное мерцание символов стало более зловещим и по ритму совпадало с ударами моего сердца.

Отцовские воспоминания жгли мне жилы. Ужасающее противоречие его чувств к моей матери: любовь вперемешку с отвращением. Я ненавидела себя за то, что чувствую это.

Я ненавидела его за то, что чувствую это.

Я смотрела на обелиск, и по щеке скатилась слеза.

Я не хотела проливать слезы.

Чем ближе к центру зала, тем сильнее становились воспоминания и эмоции. Я теряла власть над собой. Я боялась, что это может меня сломать. Но еще хуже, это могло сломать остававшийся хрупкий образ отца, которого я любила и который любил меня.