Я не вижу в этой сцене ничего такого, что могло бы обрадовать Афину. Меня предупреждает Артемида, кинувшая взгляд на развалины дома на краю бухты. Рядом с ними мелькает фигура мужчины, бегущего босиком по мягкой земле, без доспехов и шлема, но с коротким острым мечом в одной руке и изогнутым ножом – в другой. Я узнаю его и едва сдерживаюсь, чтобы не взвизгнуть, когда, возникнув бесшумной тенью за спиной спартанца, собирающегося прикончить Теодору, он полосует того по ногам, даже не останавливаясь.

Спартанец падает, лишившись ступней, бесполезным грузом повисших на свинцовых ногах. Теодора смотрит на него сверху вниз и задумывается, пусть даже и на мгновение, о милосердии. Но мгновение проходит. Его жизнь обрывается быстро, одним взмахом ее ножа по горлу.

Спартанец, опрокинувший Пилада наземь, умирает следующим. Он даже не слышит шагов приближающегося со спины мужчины, и не узнает, какое имя назвать лодочнику, когда доберется до реки мертвых, и кого винить за нож, распоровший его горло. Последний спартанец повержен совместными усилиями – Пилад спихивает его с Ясона, прижав к земле коленом, а смертельный удар наносит мужчина с изогнутым клинком.

Фурии визжат и взмывают в воздух, превращаясь в пятнышки тьмы, которые в ярости стягивают к себе грозовые тучи. Афина приглушает свое сияние, прячет божественный свет, мягко опускаясь на землю. Артемида воркует над окровавленной рукой Теодоры, пока воительница, прихрамывая, идет к морю. На мгновение мне кажется, что моя сестра-охотница вот-вот лизнет рану, и я задумываюсь: неужели только присутствие более цивилизованных богинь вроде меня останавливает ее?

Электра кидается к Оресту, крича измотанному Ясону и оглушенному Пиладу: он цел, он цел?

Микенцы поднимаются сами – ошалевшие, окровавленные, измотанные – и помогают Электре поднять Ореста на ноги и повести к кораблю. И вот остается лишь один воин, с залитыми кровью руками, брызгами крови на лице и целыми лужами – под ногами. Пенелопа подходит к нему во тьме, и верная Эос рядом с ней.

– Кенамон, – вежливо приветствует она, глядя куда угодно, кроме поверженных воинов у его ног.

– Моя госпожа, – отзывается Кенамон, коротко кивнув. Он все еще не отдышался, грудь ходит вверх-вниз, оружие в руках.

Улыбнувшись при виде такой любезности, она вглядывается в темноту позади них, словно выискивая следы очередных нападающих – а может, и нет. Может быть, дело вовсе не в этом. Возможно, она прощается с Итакой, последний раз прислушиваясь к звукам ночного острова на случай, если больше не доведется их услышать. Затем, даже не глядя в его сторону, она протягивает египтянину руку.