– Ты убила Зосиму.

– Убила, бедняжку. И ужасно переживала по этому поводу все время, но ты знаешь, как это бывает. Нам, женщинам, иногда приходится совершать ужасные вещи, правда? Как ты догадалась, что это я?

– Я и не догадывалась до последнего времени. Я подозревала Электру или Пилада – да вообще любого микенца, отчаянно стремящегося любыми средствами вырвать Ореста из лап Менелая. Но я не понимала, как кто-то из них смог бы это сделать. Я не рассматривала даже возможности того, что это могла быть ты, до той ночи, когда мы бежали из дворца. Ты помогла нам тогда – спасибо тебе за это, – но не как жеманная дурочка, считающая все это забавной игрой, а как женщина, полностью осознающая, что происходит, и принявшая добровольное и осознанное решение действовать вопреки интересам своего супруга. И это все изменило.

Елена притягивает руку Пенелопы чуточку ближе, трется щекой о плечо итакийки, выражая сестринскую привязанность, с той присущей ей непринужденностью, что у Пенелопы вызывает лишь неловкость.

– Расскажи мне все остальное – я так люблю послушать о себе.

– Твоя косметика, твои настойки, – шепчет Пенелопа. – Когда я обыскала твою комнату, я взяла образцы каждой, а потом показала их своей жрице. Среди них многие оказались ей незнакомы, но некоторые она знала. Пудры для красоты, порошки для удовольствия. Масла, вызывающие яркие сны, и те, что могут погрузить в глубочайший сон. И я поняла: столько людей в ночь смерти Зосимы спали необычно крепким сном. Анаит говорит, что иногда жрецы вдыхают пары своих священных веществ – а масляная лампа из комнаты Никострата пропала наутро после убийства. Мы нашли ее позже в саду, и, судя по всему, ее специально выкинули из открытого окна. Зачем кому-то пытаться прятать лампу? И еще ставни были открыты, и ледяной ветер всю ночь свободно гулял по его комнате, как будто выдувая остатки некоего отвратительного запаха после ночи. Так что единственный вывод, который удалось сделать из всего этого, – масло, горевшее в лампе, было не совсем свободно от примесей.

Что, если Никострат тогда сказал правду? Что, если он зашел в свою комнату и тут же погрузился в глубокий, крепкий сон, навеянный самим светом? Единственным человеком, столкнувшимся с подобным, оказалась твоя служанка Трифоса. И тут я вспомнила: лампа пропала и из твоей комнаты тоже. Слишком уж невероятное совпадение.

Поворот за угол, мимо храма Афины, мимо домов хитреца Эвпейта и старика Полибия, и вот уже внизу море поблескивает лучами заходящего солнца.

– Никострат держал в своей комнате эту нелепую броню и огромный щит. Взрослый мужчина за ним бы не поместился, конечно, но вот женщина… У двери был кровавый отпечаток ноги, маленький и смазанный, – возможно, Зосимы, но как могла Зосима наследить собственной кровью, если уже была мертва? А ты в тот вечер ушла с пира раньше всех; мы все видели это, и Трифоса подтвердила, что ты легла в кровать и тут же уснула. Когда Орест начал бредить, все внимание обратилось на него, включая внимание Электры, следующей наиболее вероятной подозреваемой, – похоже на идеальное прикрытие для того, кто задумал преступление. Ты сменила масло в лампах: и в своей спальне, и в Никостратовой. Поменяла на одну из своих… усыпляющих смесей, чтобы все, кто вдохнет ее пары, погрузились в крепкий, беспечный сон. Я не знаю, как ты сопротивлялась ее действию: может, надела ароматную маску или в твоей коллекции нашлось противоядие…