Но лишь я слышу его молитвы, на которые не могу ответить.

Электра, однако, обретает что-то вроде второго дыхания, а потому именно она опускается на колени рядом с Клейтосом и шепотом на ухо перечисляет ему все те ужасы, которые собирается проделать с некоторыми частями его тела, если он не поторопится принять определенное мудрое решение.

Клейтос, выслушав, взвывает:

– Это был Лефтерий! Лефтерий заставил меня сделать это!

За содействие жреца с привязанными к ногам камнями скидывают с утеса на следующий же день. Его череп раскалывается о камни до того, как волны поглощают тело. Эвпейт отрезает язык Лефтерию, чтобы тот не распространял свою гнусную ложь, а затем его скидывают в специально вырытую яму, где ему предстоит умереть. Антиной и Эвримах, стоя бок о бок, первыми швыряют в него камни, а их отцы стоят за ними, дожидаясь своей очереди.

Поскольку спартанцев подходящего статуса и состояния рассудка становится все меньше, именно с Никостратом Пенелопа, Электра и Орест сидят погожим, теплым вечером, любуясь отливом.

– Кузен, – заявляет Орест, уставившись куда-то вдаль, мимо лица Никострата, – спартанцы прибыли на Итаку, чтобы оказать мне большую услугу, в которой, однако, не было нужды. Со мной, как ты сам видишь, все в полном порядке. К сожалению, во время вашего пребывания здесь три ваших корабля были потеряны по вине коварного ветра и неожиданного возгорания, и многие из ваших товарищей утонули. А тут еще твоего отца поразила хворь, и потому вы сейчас как можно скорее возвращаетесь в Спарту, чтобы обеспечить его соответствующим лечением. Ты отправишь ко мне свою сестру сразу же по возвращении, как было сказано в нашем старом соглашении. Что касается служанки, убитой в твоей комнате, так это вина Лефтерия. Я засвидетельствую это любому, кто спросит, и твоя репутация будет… чиста. На этот раз.

Никострат, конечно, не так умен, как его отец, но он и не дурак.

Увидев Менелая, пускающего слюни на палубе, превратившегося из воина в вонючего старика, он испытал совершенно непреодолимое желание, внезапную и глубочайшую потребность помочиться на его лицо. Он понятия не имеет, откуда это взялось, и радуется тому, что удалось сдержаться, но, видит небо, ему нелегко дастся борьба с собственным мочевым пузырем на пути домой. Тут, наверное, все дело в плеске волн днем и ночью, приходит он к выводу. Все дело в этом.

– Конечно, мой царь, – соглашается он и кланяется Оресту, сыну Агамемнона, прежде чем повернуться к морю и ждущему его горизонту.

Таким образом, во дворце остается лишь один представитель Спарты высокого ранга.