– Дорогой мой мальчик, – говорит она и протягивает к нему руки.

Он не делает шага, чтобы обнять ее, будто вовсе не слышит. Его брови нахмурены, лицо черно. Она опускает руки и все равно делает шаг ему навстречу.

– Ты хорошо выглядишь.

Никто ничего не отвечает. Пенелопе, стоящей за спинами детей Клитемнестры, приходит в голову, что ей стоило бы предупредить Электру: разговор может пойти именно так. Когда она заключала свою проклятую сделку с царевной, вероятно, ей стоило бы отвлечься от продумывания того, как и когда дочери выдадут мать, чтобы добавить: «Ей очень важно, как питается ее сын».

Но она этого не сказала. И в горле у нее теперь стоят колом вина и стыд; она струсила, попросила Уранию поговорить с Электрой вместо себя, чтобы еще одна женщина понесла на себе предательство Пенелопы по отношению к сестре. Собиралась ли Пенелопа вообще отпускать Клитемнестру? Я смотрю в ее сердце, и ответ закрыт от нее самой, так запутан в горе и сомнениях, что даже я, чей взгляд превращает кровь в рубины, не вижу его.

Внутри Пенелопы все еще живет женщина, полная надежды, страха, мечты и отчаяния. Но она гораздо дольше была царицей, чем кем-либо другим, а у греческих цариц не так много возможностей выбора.

Все, кроме Пенелопы, удивляются, когда под неспешное шуршание прибоя Клитемнестра делает еще полшага к Оресту и говорит:

– У тебя в Микенах есть надежные люди, правда? Ты не оставил ворота незащищенными? Тебе пришлось ехать сюда, так далеко. Я знаю, что тебе никогда не нравилась пышность отцовских церемоний, но очень важно, чтобы люди видели тебя. Стоит приложить усилие.

Еще полшага – это такое странное, дерганое движение, как будто бы она готова споткнуться, и Электра делает резкий вдох, не зная, как это понимать. Клитемнестра видит это, выпрямляется, расправляет хитон, проверяет, не выбилась ли прядь из прически.

– Ну что ж, – говорит она наконец чуть тише, а море пытается заглушить ее голос. – Ну что ж, вы выглядите очень хорошо. Очень хорошо. Очень красиво.

Мне кажется, что под поверхностью земли я слышу скрежет когтей по черному базальту и шорох расправляющихся кожистых крыльев. Эринии выглядывают через трещины в камне, глядят кровоточащими глазами наверх, глядят и ждут. Когда в последний раз сын убивал мать?

Какую кровавую пищу готовят им эти дни?

Похоже, у Клитемнестры кончились слова. «Ничего страшного, – шепчу я и сжимаю ее руку в своей. – Для некоторых молчание – слабость; для великой царицы – оружие. Ты самая великая, самая великая, моя любимая, самая великая из всех».