Кто-то еще опускается на колени рядом со мной. Это Пенелопа, она берет Клитемнестру за руку и мягко держит ее, склоняясь над упавшей сестрой. Женщины Итаки собираются вокруг, волны лижут полы их одежд, и все вместе они поют голосами негромкими, как сумерки, печальные песни своего народа. Они не издают воплей, как плакальщицы, одетые в пепел, не рвут на себе волосы и хитоны. Их песни – те, что поют жены моряков, оплакивая любимого, которого забрало море, похоронив где-то на неизведанной своей глубине.

Я провожу пальцами по лбу Клитемнестры, прогоняю боль, прогоняю страх. Я заклинаю, и кровотечение останавливается, дыхание замедляется. Я не хочу, чтобы она умирала долго, но, когда ее глаза закрываются, успеваю соединить свой голос с голосом женщин, чтобы она отплыла к концу своей истории на волнах небесной музыки.

Глава 46

Глава 46

Женщины несут тело Клитемнестры в город.

Некоторые говорят, что его нужно осквернить, оторвать голову и принести ее на шесте, напоказ всем. Электра поджимает губы и размышляет, что из этого выйдет хорошего и плохого, но Орест просто говорит:

– Нет. Она была царицей.

И теперь еще долгое-долгое время никто не услышит от Ореста ни слова.

Так что тело оборачивают в саван, оставив открытым лицо, чтобы каждому было видно, что это жена Агамемнона, убийца царей, а по всей Греции рассылают гонцов, чтобы рассказать всем, что дело сделано. Орест, сын царя царей, величайшего из греков, убил свою мать и вернется в свой дом как воин и мужчина, дабы взойти на престол.

Кое-кто пытается праздновать, слышны крики: «Потаскуха мертва!» – но собравшаяся толпа быстро заставляет их молчать.

Пенелопа вручает Оресту и Электре пресную воду и несколько амфор квашеной рыбы, чтобы они спокойно доплыли до дома.

Орест молится в святилище Афины, поскольку более приличного храма, где ему можно было бы преклонить колени, на острове нет.

Электра снаряжает корабли, набирает моряков, просит поднять парус с золотым ликом ее отца, чтобы заменить потрепанный черный, под которым они прибыли на Итаку. Она смывает с лица пепел, даже что-то ест, один раз улыбается Пенелопе, забывает улыбнуться Телемаху, потом вспоминает, чуть позже, чуть медленнее положенного, – это учтивость, которой теперь нужно заново учиться. Неважно. Он не улыбается в ответ.

– Месть, – говорит он.

Электра смотрит на Телемаха и, кажется, в первый раз видит в нем мужчину, которым он может стать. Он стоит в ее дверях, положив руку на меч на поясе, выпрямив спину, глядя твердо перед собою, и повторяет:

– Месть.

Она медленно подходит к нему. Кладет два пальца ему на губы. Проводит по его шее. Он не двигается. Не моргает. Ее пальцы замирают в ложбинке у основания шеи, на впадинке, покрытой шелковой бледной кожей. Ей приходит в голову проткнуть ее пальцами, посмотреть, что будет. Она уже задавалась этим вопросом несколько раз и даже думала вызвать к себе в покои мужчину, раба, разложить его голым на кровати и исследовать его тело, чтобы понять, что у них мягкое, что – твердое, где возникает удовольствие, а какие части у мужчины самые чувствительные, какие проще всего отрезать или проткнуть, чтобы умер даже самый сильный, самый великий воин.