Дальше за столом я различил другие голоса. Калларино, довольного праздником. Гарагаццо, смеющегося и пожирающего утку. Сладкие, как патока, полные скрытых смыслов тона Делламона, обсуждающего проблему Шеру. Ворчливые возражения Сивиццы. Похвалы вину от Мерио. Мои враги, такие близкие – и в то же время недосягаемые…

– Вы будете есть?

Это спросила девушка справа. У нее был странный акцент. Северный. Быть может, Венацца, судя по легкой шепелявости, или даже Мераи. Интеллигентный голос – и на удивление мягкий.

– Простите меня, – сказал я. – Я не уверен, что калларино не хочет выставить меня дураком, иначе представился бы раньше.

– Не нужно извиняться, – ответила она. – Я вас помню. – Ее вилка звякнула о тарелку. – Так вы будете есть?

– Я с опаской отношусь к тому, что ставит передо мной калларино.

Мгновение она молчала, затем склонилась ко мне и тихо произнесла:

– Еда не отравлена и не испорчена. Кусок отрезали от лежащей на столе утки, как и для всех нас.

– Очень любезно с вашей стороны сказать мне об этом.

– Это мелочь.

Я нащупал еду.

– Простите, но я вынужден использовать руки, чтобы познакомиться с тарелкой.

Мои пальцы коснулись чего-то влажного. Я облизал их, чувствуя уксусный соус, сладкий и острый на утиной грудке, сок самой утки с нежнейшим мясом и хрустящей корочкой. Я подавил желание схватить все это и затолкать в рот.

– Знаю, это неприлично, но руки – мой единственный способ видеть.

– Меня это не оскорбляет.

– Вы очень любезны. – Я закончил исследовать тарелку и вытер пальцы салфеткой. – Прошу, назовите ваше имя.

Она замялась.

– Ваша рука…

– Ах, это? – Я поднял руку с отсутствующим пальцем. – Лучше не говорить слишком громко.

Она понизила голос: